Лана Туулли - Любовь зла

— Нет! — искренне всполошился Столяров. — Как ты могла такое подумать!..

— Сейчас ты зол и расстроен, — продолжала Камилла, глядя почему–то на Ивана Викентьевича. Должно быть, именно таким жалобным, умоляющим взором смотрели замерзающие в Альпах путники на собак из монастыря Сен — Бернар. — Если ты узнаешь о той единственной, случайной ошибке, которую я совершила, ты возненавидишь меня, бросишь меня на произвол судьбы, и я не смогу жить!.. О, лучше бы мне умереть! — вскрикнула Камилла и горько зарыдала. — Мне нет прощения! Эти месяцы показались мне вечностью! Моя душа горела в адских муках, о, мне нет прощения… Ошибка, одна лишь ошибка, за которую я теперь расплачиваюсь каждой секундой невыносимых страданий!..

Иван Викентьевич пребывал в растерянности — он явно не ожидал, что истерика пойманной на обмане женщины будет происходить на его плечах. Павел Петрович ревниво отстранил детектива и подставил жене собственный пиджак.

— Прости, прости меня… — умоляла Камилла. Она схватила мужа за руки и принялась целовать ему ладони, лицо, галстук, — Умоляю о милости: позволь мне хоть иногда, хотя бы раз в месяц видеть Чаплину! Я не выдержу, если не буду видеть ее! Я покончу с собой!..

Чаплина — Сигизмунда прыгала по дивану, норовя облизать соленые слезы и сладкую губную помаду с лица хозяйки.

— Душенька моя! — вскричала Камилла, хватая болонку в жаркие объятия.

— Любимая! — закричал еще громче Павел Петрович, обнимая жену.

— Ну, отчего ж… кхм–кхм… — прокашлялся Иван Викентьевич, — отчего ж и не простить, если ошибка единственная?

— Да! — согласился Столяров. — Камилла, радость моя — я давно уже простил тебя!

Отчаянно всхлипывая, Камилла уселась на диване и с явным титаническим усилием воли взяла себя в руки.

— Я приехала в гостиницу, — срывающимся голосом поведала она. — Пошла к лифту, и вдруг…

— Вдруг? — ловил каждое слово любимой женщины Павел Петрович.

— Вдруг защелка у поводка сорвалась, и у меня в руках остался лишь ремешок, а ошейник и Чаплина оказались отдельно. А тут по служебной лестнице спустился такой громила с ротвейлером… без поводка! — скуксилась Камилла. Столяров зашептал что–то утешительное. — И он погнался за моей девочкой, я закричала: «Стойте, стойте!» Но меня никто не услышал! Я бежала за ними, бежала…по какому–то бульвару, по каким–то дворам, переполненным гуляющими собаководами. Потом споткнулась и едва не упала. Меня подняли, привели в чувство, я плакала, требовала вызвать милицию! Правда, дорогой, — я просила вызвать милицию!

— Верю, верю, — утешал Столяров.

— Но эти бездушные люди меня не слушали! Я хотела звонить тебе, — нежно взялась госпожа Столярова за пиджак своего мужа. За левый лацкан — поближе к чековой книжке. — Но через полчаса мне принесли мою драгоценную Чаплину. Меня так умоляли не подавать в суд на гостиницу, что я решила их пощадить. Неужели, — проникновенно заглянула Камилла в глаза Павла Петровича, — я поступила неправильно?

— Кхм, — откашлялся Столяров. — Дорогая, я ни в чем тебя не виню…

— Ах… — приготовилась упасть в обморок мадам Столярова.

— Просто…э-э… в другой раз ты так не делай, хорошо?

— Ладно. Тогда скажи Шуре, чтобы в следующий раз она хорошенько застегивала поводок на ошейнике Чаплины, — с невинным видом попросила Камилла.

Чаплина смотрела на Шуру ласково и преданно. Иван Викентьевич смотрел на Шуру — и уже не первую минуту — с интересом и даже, можно сказать, с любопытством.

Павел Петрович посмотрел на Шуру так, как смотрит хранитель королевского музея на кота, написавшего на парадный портрет монарха.

— ЧТО?!

— Что? — не поняла Шура. — Да я‑то тут причем? да вы что?

— Собирать собаку на прогулку — твоя обязанность, — напомнила Камилла, рассматривая зареванное лицо в зеркало пудреницы и размышляя, что можно спасти, а что — необязательно.

Павел Петрович поднялся с дивана и двинулся на перепуганную Шуру как айсберг, поставивший целью остановить «Титаник».

— Спокойствие, — перехватил взбешенного бизнесмена детектив. — Неужели вы хотите расстроить жену, омрачив день вашего примирения примитивным мордобоем? Вашей дорогой жене не понравится, если вы поднимите руку на женщину!

Поэтому господин Столяров ограничился только громким воплем:

— ВОН!!!

— Радуетесь? — неласково спросила Шура у Ивана Викентьевича.

Узорчатая кованая решетка дома Столяровых только что захлопнулась за спиной бывшей горничной. В руках у Шуры был пакет с вещами, в другой — большая, но очень старая спортивная сумка.