Алексей Кутафин - Куролесовы страсти

У мальчишек слов для оправдания не нашлось, одни слюни. Одним словом – не уберегли.

И нахмурившаяся бабушка, подобрав валяющийся в углу берёзовый веник, с грозным видом протиснулась в узкую дверь предбанника!.. Заслонив своим тучным телом единственный путь для отступления.

Лёнька с Сенькой быстренько шмыгнули под полок – в самый дальний уголок, от греха подальше. Оставив обездвиженную Алёнку – в одиночестве отдуваться в сложившейся обстановке.

И Алка сумбурно залепетала, спасая друзей, но ни словом ни обмолвившись о «войне» с «врагами»:

– Бабуль, меня ушибли сильно. Мальчишки донесли, и полечили!

Не разобравшись кто кого ушиб, бабка Марья сделала какие-то свои выводы. И замахала веником, протиснув руку в узкий лаз под полком, пытаясь зацепить притаившихся лекарей. Между делом приговаривая:

– Ах вы окаянные!.. Управы на вас нету, бездельники!.. Я вот родителям пожалуюсь, будете знать!

Её попытки не увенчались успехом. И вскоре она бросила свою бесполезную грозную затею и своё устрашающее орудие возмездия.

Не добившись какого-либо наглядного результата в наказуемой воспитательной работе, бабка Марья подхватила подбитую Алёнку в подмышку и направилась восвояси, причитая мимоходом:

– Моя маленькая! Что они с тобой сделали, изверги! Пойдём, Алёнушка, внученька моя ненаглядная. Не связывайся больше с ними, с фулюганами.

Прихрамывающая Алёнка походя оправдывала своих друзей:

– Они не хулиганы, бабушка. Они наоборот…

Оглянувшись, она помахала пацанам на прощание ручкой из-под бабушкиного крылышка.

– Чуть не влетело нам, причём за зря, – поёжился Лёнька.

– …И авторитет у бабки Марьи потеряли, – посетовал Сенька.

И ответно отсалютовали ей руками, провожая её бесстрастными взглядами исподлобья.

***

Отец приехал не один. Вместе с ним, на этот раз выбрались за город дальние родственники, со своим сынком домоседом-эрудитом толстым Борькой.

Лёнька мало его знал. Борька-«профессор» был по братской линии «седьмой водой на киселе». И в суматохе городской жизни они встречались очень редко, хотя и были одногодками-ровесниками.

Собрат Борис был несоразмерно упитанным, очень избалованным очкариком-ботаником и прослыл среди родни маменькиным сынком. Тем не менее, учился он в какой-то продвинутой школе и считался вундеркиндом.

Мамаша его – тётя Тома – не могла нарадоваться на своё образованное чадо, и чуть ли ни пылинки сдувала со своего любимого сынули.

И вот, по строгому повелению его отца – дяди Феди – он должен был пройти экзекуцию в спартанских условиях неизвестной деревенской жизни, на попечении старожилов брательников.

Для самого Борюсика это показалось интересным, хотя до этого он никогда не посещал свою прародительскую вотчину и знал уклад деревенской жизни только по картинкам. Он до конца пока не осознавал – куда он попал и зачем безропотно согласился на эту авантюру.

Но была одна веская причина, заставившая его покинуть насиженные городские места.

Как-то по весне его отец по работе заглянул в инкубатор одной из птицефабрик. Там в это время проводили выбраковку цыплят, нещадно поливая «бесперспективных» холодною водою. И какой-то мокрый желторотый заморыш прибился к его ногам и жалобно запищал, взывая о помощи. Дядя Федя внял его писклявым мольбам и спас его от неминуемой погибели, засунув за пазуху.

С тех пор курёнок жил у них в квартире. И подрос он совсем немного, из жёлтого цыплячьего комочка – в белого петушка размером с голубя, со скрипучим не звонким голосом. Несмотря на свою неполноценность в росте и весе, он был довольно сообразителен и общителен со своими хозяевами. И не зная общения со своими пернатыми собратьями, он необыкновенно сильно приручился к людским рукам.

Борька всё это время заботливо и скрупулёзно ухаживал за ним. И считал себя теперь – искушённым фермером. Поразмыслив, он здраво рассудил, что свежий воздух и общение с себеподобными на лоне природы – пойдут «Цыпе» только на пользу.

«Фермер»-Борька гордо, под пристальными завидущими взглядами ребят – прохаживался по сельской улице с Цыпой на плече. …Пока неосмотрительно ни поравнялся со стайкой гусей, щиплющих рядом мелкую травку.

Самоуверенность его вмиг пропала. И, морщась от болезненного щипка, он опасливо запрыгнул на ближайшую дежурную скамейку, стоящую возле забора. Но хныкать он не стал, стойко пережив укус-конфуз. И терпеливо потирая укушенную щиколотку, обескуражено посматривал на повеселевших собратьев, наблюдавших за новым потенциальным «клиентом» поодаль.