Дмитрий Бавильский - Последняя любовь Гагарина. Сделано в сСсср

Румянец начал проступать на мертвенно бледных (восковых) щеках (так яблоко наливается соком и светом) Эммануэля, а она всё не верила. Поездка на острова оказывается ещё более невероятной: ведь выздоровление внука всё равно предопределено (надежда умирает последней), лишь вопрос времени и веры. А когда тебя берут и везут за тридевять земель, иначе как чудом это не назовёшь.

Чаще всего русский человек склонен связывать чудесное с проявлением материального, вещественного. С тем, что можно пощупать. Оценить. Чудесами существования или, там, магического выздоровления никого с места не сдвинешь. Но пообещай немного халявы – и будет тебе обеспечено счастье народной любви на веки вечные.

Возможно, никакого расчёта, лишь желание быть нужной. Или же благодарность, чужая душа потёмки. Но возле беспамятного Гагарина хлопотала и бывшая жена, Ирина. Взяла с собой нового мужа Петренкина, угрюмого молчаливого мужика в чёрной рубашке, державшегося всегда настороже. Впрочем, достаточно показушно ухаживала, бросая взгляды в сторону вип-салона, где Дана кутила с особо приближёнными.

Отдельным рейсом доставляли оркестр «Виртуозы барокко». Счастливые братья Самохин и Королёв реализовывали творческие амбиции, составляя культурную программу празднеств.

Особенно усердствует Михаил Александрович Самохин – ведь его бессменная солистка Таня должна, наконец, показать себя во всей мультиинструментальной красе.

Теперь, когда весь оркестр, можно сказать, у неё под каблуком, грех не воспользоваться и не выстроить всю деятельность «Виртуозов» под себя. Таня мечтает записать пластинку, лучшее время для репетиций вряд ли представится.

Таня распечатывает в копировальном аппарате ноты, подговаривает Михаила Александровича арендовать аутентичный клавесин. Кажется, он называется вирджинал. Тогда пластинку можно назвать «Like a virgin», по-моему, смешно. «Кто хиппует – тот поймёт», цитату прочитает и обязательно купит.

Таня придумала пластинку, сплошь состоящую из цитат, переходящих одна в другую. Лоскутное одеяло, палимпсест. Самохин крякает от удовольствия, просит бонусом включить Сибелиуса.

– Послушай, какой Сибелиус? Оставь эти скандинавские заморочки для кого-нибудь ещё. Или, хотя бы, для следующей пластинки.

Ибо Таня мечтает уже и о втором диске тоже.

Александр Юрьевич Королев тоже ведь прихватил с собой актрису недюжинного дарования – Катю. Эти счастливые семейные пары – зависть да заглядение, никогда не поймёшь, на чём всё держится.

Ходит и на эту свою Катю надышаться не может. А та – истинная императрица, положила глаз на Танин оркестр. Ей, актрисе, тоже реализовать себя хочется. Да под музыку. Для голоса с оркестром.

– Может быть, ораторию Онеггера про «Жанну д‘Арк»?

Проблема в том, что у Онеггера в партитуре нет таких соло, которые устроили бы пассию Михаила Александровича Самохина, как бы на него ни давил Александр Юрьевич Королев, брат его единоутробный остаётся непреклонным: раз уж дело касается главной женщины его жизни…

– Когда я ем, я глух и нем. Понятно? То-то же…

То есть налицо очевидный конфликт интересов, глубинное противоречие меж двух братьев.

Генка Денисенко, с которым Александр Юрьевич да Михаил Александрович повадились в покер играть, пытался друзей привести в чувство, настроить на конструктив.

Но нужно хорошо знать характеристики знаков Зодиака, чтобы понять – в случае с Самохиным и Королёвым любые увещевания бесполезны: не свернуть братьев с выбранного пути, хоть ты тресни.

Сам Генка хорошеет не по дням, а по ночам, так как тёплыми тропическими ночами Генка купается и пристаёт к оркестранткам с поползновениями «духовного плана».

Отступившая депрессия включила в его половозрелом организме такие мощные силы, что ни одна первая скрипка, ни даже альт или тем более виолончель, отказать ему не в состоянии.

Денисенко словно бы навёрстывает упущенное время, отрывается, компенсируя вынужденное «монашество», объясняя это необходимостью новой любви (с очкастой змеюкой Женей покончено), которая должна окончательно вернуть его к жизни.

Во время репетиций, дни напролёт, он спит, спит под музыку барочных композиторов, спит под Генделя и Перселла, транскрибированного Бриттеном, спит под Бартока и струнного Шостаковича, которого снова заказала Дана.

Дана держится отдельно. Вместе с двумя прихваченными из города подругами, дамами из высшего общества (у каждой по комплекту чемоданов и отдельному гувернёру, он же повар, он же – при необходимости – шофёр-массажист, он же верный и ненасытный любовник), они воркуют на большом балконе второго этажа (выход из спальни под бархатным бордовым балдахином).