Михаил Колосов - Похвала недругу

— Мужики нынче тоже хорошие — пьют.

— А пьют отчего? От этого самого, от грубости постоянной с их, бабьей, стороны. Ты разуй глаза и кинь в этом вопросе пошире. Что делается в окружающей нашей жизни? Мы вот жалуемся: хамства много развелось, грубости. Куда ни пойди — обязательно нарвешься — обхамят. Особенно продавцы. Да и не только они. В мастерскую пойдешь или в контору какую — если тебя не унизили, не обозвали, не нагрубили, плакать хочется от счастья! Так много у нас хамства. А почему? Да потому, что кругом бабы, женщины стали всем заправлять: продавщицы, завы, директора, кондуктора, контролеры, врачи — везде они! Казалось бы, должно быть все наоборот с хамством: раз женщины, значит, забота, ласка, внимание, обхождение, а на деле пышным букетом цветет хамство, грубость, злость, ненависть. И я вот прихожу к выводу, почему раньше было так, а теперь иначе. Да потому, что раньше везде работали мужики — и официантами, и врачами, и продавцами, и в конторах. И они никогда хамства себе не позволяли. А эти как с цепи сорвались, прямо готовы тебя на куски растерзать — злые, грубые, завистливые, мстительные, жестокие. Нет, им власть давать нельзя: погубят все и всех и себя тоже. Они же все каракурты.

— Как это? — не понял Карпо.

— Паук такой есть ядовитый. Каракурт называется. По-русски означает: черная вдова.

— Не обязательно вдову брать, да еще черную. Есть пожилые девки разной масти. Сейчас их много таких развелось.

— Не понял ты. Каракурт этот — чем знаменитый? Его паучиха, как только спарится с пауком, так тут же и съедает его. Живьем сжирает мужика своего, зараза такая.

— Съедает? — удивился Карпо.

— Да. Вот такие же и бабы наши. Они все каракурты, только, может, хитрые. А есть даже и не очень хитрят… Едят не в прямом смысле, конечно, а…

— Это я понимаю… Да, крепко ты на них обозлился, — сказал задумчиво Карпо. — Ну, и как же теперь с ними быть-то? Дустом травить?

— При чем тут дустом? К власти не пускать. А то ж они как за прилавком, как на работе лаются, так и дома.

— Значит, теперь ты их из своей жизни окончательно исключил? — поинтересовался Карпо.

— Нет, зачем же? — улыбнулся Илья. — Без них тоже нельзя. Они знаешь когда хороши? Когда к ней в гости приходишь. И то не часто, а так… Когда она поскучает, проголодается… Тут-то она тебя ждет! И такая ласковая, такая внимательная, такая… Ну, я тебе скажу, настоящий человек! Но опять же — не зевай, не задерживайся долго. Полюбились, помиловались и знай время — сматывайся побыстрее, а то схряпает, как та каракуртиха. Их нельзя приручать, их надо все время держать на расстоянии, как тигру — в клетке, тогда еще как-то можно с ними ужиться.

Карпо молчал, переваривал слова Ильи, не решив еще, как к ним относиться. Шутка — так вроде не шутка, а и серьезного мало. Если бы это говорил кто-нибудь другой, не Илья… Прикинул знакомых женщин — жену, дочь Клавку, свояченицу Марью, соседей. «С Ульяной живем уже лет пятьдесят — и ничего… Клавка? Ну, двое первых у нее были — так те сами обое пьяницы. Теперь же вот с Романом живет хорошо. Марья? Та, правда, часто шпыняет своего без дела… Ну и што? Живут же?»

Мысленно Карпо перебрал всех соседей на своей улице, заглянул во все хаты — и нет, не согласен он с Ильей.

— Нет, Илья, я с тобой все-таки несогласный. Есть же бабы и ничего себе?

— Может, ты хвамилию ее знаешь? — ехидно спросил Илья.

— Знаю! У Виктора Пухлякова. Ласковая бабенка попалась. Только и слышишь: «Витя, Витенька! Есть, наверное, хочешь? Что тебе приготовить, Витя? Витюсь, какую рубашку наденешь? Только гляди там с девочками не очень!..» И засмеется, чтобы Витя, значит, не обиделся, зальется, как колокольчик, как синичка предвесенняя.

— А я тебе скажу, — упорствовал Илья. — Виктор и сам подхалюзник хороший, умеет бабу улестить. Так што тут трудно сказать, почему она к нему ласковая, может, с им и нельзя иначе обходиться. Ну, ладно. Но это ж только одна-а-а на весь поселок! А остальные?

— У Вячеслава Назарова — тоже ничего бабенка, — не сдавался Карпо. — Чернявенькая такая вся, с челочкой… Сразу видать — культурная. И Вячеслав ее все по-заграничному кличет: «Польди, Польди». Шо оно означаеть, я, правда, не знаю, но она не обижается, а в ответ и сама его обзываеть: «Слава, Слава». Видишь, славит его! И опять же — улыбчивая.

— «Улыбчивая», — сказал Илья. — А жалится.

— Полинка жалится? — удивился Карпо. — Кусается?

— Да не, Вячеслав жалится, шо она его тиранит.

— Ну, и шо ж тут такого? — сказал Карпо. — Дело-то молодое, а он, видать, мужик с ленцой, вот она, может, и потиранит его когда-нито. Шо ж тут такого!