Михаил Колосов - Похвала недругу

— Нет, — Неваляйкин с ходу отверг такое предложение, закрутил головой. — Мало. Там работать нужно, а чести мало. Мне б такую должность, чтобы работы минимум, а чести максимум. По журнальчику бы нам заполучить! Это вещь! Я бы тебя напечатал, ты — меня.

— Губа не дура! О журнальчике сам всю жизнь мечтаю, да где их набрать столько. «Свободных нету мест» — как поется в одной песенке. Тут для начала хотя бы комиссию какую заполучить.

— Какую?

— Ну, хотя бы приемную, что ли…

— Какая?

— Ну, приемная…

— Не! Мало! Там тоже работать надо — книжки вступающих читать. А заинтересованы во мне будут только желающие вступить в Союз. А как вступит — и все, больше я ему не нужен. Нет. Мне такую — чтоб власть в руках или чтобы распределять что-нибудь. Понял?

— Есть жилищная комиссия…

Неваляйкин задумался.

— Это уже что-то: квартиры распределять! Но ведь это очень хлопотное дело? Да и потом, насколько мне известно, видные критики все уже с квартирами, вряд ли кто из них пойдет ко мне просить жилье. Нет ли чего-нибудь полегче и посолиднее?

— Чтобы сами золотые рыбки к тебе на поклон приходили? — съехидничал Косорылов, разлепив узкие щелочки глаз. — И саму рыбку хочешь заарканить?

— Чш-ш-ш, — приложил Неваляйкин палец к губам. — Ну, зачем же так громко?

— Так, брат, ты рискуешь остаться у разбитого корыта…

— Ладно, ладно… — Неваляйкин обернулся, щелчком подозвал официантку: — Фенечка, — он положил руку ей на поясницу, — еще графинчик, пожалуйста. — И опять лег грудью на стол, подался к Косорылову: — Ты пойми: мы должны поддерживать друг друга. Литература-то на ком держится? А? Вот то-то и оно-то. Если не ты да не я, так кто же? Должность нужна, должность! Выдвигай хоть куда, только побыстрее. Чую — подбираются! Должность нужна! Хочу должность! И тебе тоже надо пробиваться. Давай друг друга выдвигать: ты — меня, а я — тебя.

— Давай! — согласился Косорылов. — Давай, наливай. Разве я не понимаю. За успехи!

— За наши успехи, — уточнил Неваляйкин и заговорщически подмигнул: — За должность!

В службе Неваляйкину поначалу везло: не прошло и года, как он стал уже заведующим редакцией. Обрадовался, прикинул и решил в уме несложную задачку, по которой выходило, что не далее как годика через три сидеть ему в кресле главного. Математика — наука серьезная, он верил в нее и уже так и нес себя в этом направлении.

Однако наука наукой, а фортуна крутит свое. Четвертый год был на исходе, а у Неваляйкина никакого движения, как в степном соленом озере. О нем будто напрочь забыли. И бедняга затосковал. Почувствовал себя усталым, работа опротивела, как назойливая нелюбимая женщина.

Особенно тоска стала одолевать его, когда он трезвым оком взглянул вверх на служебную лестницу и не увидел там ни свободных ступенек, ни людей, которые могли бы протянуть ему оттуда руку. Не увидел ничего такого на этой лестнице и загрустил. Ведь он рвался к должности, чтобы преуспеть в творческих делах. Но почему-то не вышло. Не прогремел. А вокруг творилось что-то непонятное: и среди неработающих писателей было немало настоящих, и среди должностных — уйма бездарей.

«Освободиться бы от этой каторги да засесть по-настоящему за стол! Ух, напишу романею! Вот тогда они узнают!..»

Кто «они», Неваляйкин и сам толком не представлял, — все, кто с ним работал и работает, начальники и подчиненные, особенно те, кто его не замечает. Критики — в первую очередь. Все!

Что они «узнают» — тут у него представления были более четкие: они узнают, какой он н е о б ы к н о в е н н ы й человек и писатель. И тогда их всех, особенно тех, кто недооценивал его, всех до единого съест собственная совесть. А у кого ее нет, тот умрет от зависти. И неудивительно: своим романом он докажет всем, какой он талант, какой мастер, как он широко и перспективно мыслит!..

Неваляйкин размечтался. Отвалившись на спинку кресла, он задумчиво пускал в потолок колечки дыма.

И вдруг — двери настежь, и на пороге появился здоровенный, с рыжей бородой писатель Громыхулин. Раскрылатил руки, пошел на Неваляйкина.

«Бесцеремонный тип», — поморщился Эразм. Но делать нечего, поднялся, изобразил на лице подобие улыбки, вышел навстречу. Тот обнял его, похлопал большими ручищами по спине.

— Медведь сибирский, полегче бей-то…

— Хо-хо! — прозвище понравилось Громыхулину. — Давненько я тебя не видел, Эразмушка, давненько!

— Какими судьбами? — спросил Неваляйкин, усаживаясь на свое место.