Михаил Колосов - Похвала недругу

— У меня по линии МИДа… Срочная!.. — и захлопнул за собой массивную дверь, оставив всех любоваться медным набалдашником на дверной ручке в виде оскалившегося льва.

— Эразм Иванович? Садитесь, — встретила его милая женщина и взяла список. Она долго смотрела в него, будто иероглифы разбирала, думала, вздыхала, наконец проговорила: — С супругой…

— Да, — твердо сказал Неваляйкин. — Это всегда придает солидность «С супругой!»

— А этот, молодой?.. Он что, ваш однофамилец?

— Да, однофамилец… И случайно племянником оказался….

— А эта? Что-то я не помню такую, — и милая женщина потянулась к Справочнику Союза писателей.

— Она еще не член… — опередил ее Неваляйкин.

— Родственница?

— Далекая.

— Но ведь так нельзя, Эразм Иванович! Вас там будут встречать, приемы, всем сувениры заготовлены, печать будет писать… Как-то неудобно, мне думается, составлять делегацию только из родственников?

— Но почему? — искренне удивился Неваляйкин. — Я обо всем подумал. Писать будут так: «Делегация во главе с известным писателем Э. И. Неваляйкиным с супругой и другими. Среди них литературоведы, молодые писатели, чтецы-декламаторы и другие». Ну?

— Нет-нет, так не пойдет, — категорически запротестовала милая женщина. — Ну хотя бы еще двух писателей включили.

— Хорошо, — согласился Неваляйкин. — Но в таком случае делегация немного разрастется. Дайте список, я допишу.

И он тут же дописал:

Косорылов Ф., прозаик.

Косорылова Т., его жена.

Косорылов Эдик, их сын.

Марухин Д., критик.

Марухина Кс., его жена.

— Вот, пожалуйста, — подал он дополненный список и пояснил: — Косорылов — это известный прозаик, пишет на меня внутренние рецензии, а Марухин — критик, пишет обо мне в открытой печати.

Милая женщина посмотрела список и задумчиво положила его перед собой. Наконец сказала:

— Ну, хорошо… Оставьте. Я покажу его начальству, потом позвоню вам.

Не успел Неваляйкин прийти домой, как раздался звонок:

— Эразм Иванович? Список вашей делегации, к сожалению, не утвержден. И вообще поездка в Мермижанск отменяется.

— Но почему?! — взревел Неваляйкин. — Почему другим можно, а мне нельзя? — И он с досады двинул ногой подвернувшегося пуделя.

В большом зале Дома литераторов состоялось собрание секции романистов-документалистов.

Писателей на собрание пришло 51. Был избран президиум в составе 49 человек — ровно столько, сколько вмещается стульев на сцене.

После перерыва поступила записка от Неваляйкина с просьбой избрать его в президиум, так как ему страшно одному сидеть в темном зале. Его друг Косорылов с перерыва не вернулся, остался в буфете.

Председатель прервал оратора и доставил вопрос на обсуждение. Кто-то внес предложение включить свет в зале. Но тут другой кто-то разумно заметил, что это дорого обойдется.

После небольших дебатов единогласно решили доизбрать Неваляйкина в состав президиума, тем более что на сцене после перерыва много мест опустело.

Неваляйкин торжественно поднялся на сцену.

С тех пор не проводилось ни одного собрания, чтобы Неваляйкина не избрали в президиум.

Вышел я недавно вечером прогуляться и завернул на огонек к своему однокашнику Неваляйкину. Давно не видел его, вроде и соскучился даже. А он, слышал, преуспевать стал на своем литературном поприще: премию какую-то получил, интервью газетчикам дает — о любви, о сельском хозяйстве, о литературе. Выбился в люди мой Эразм, молодец. Зря, наверное, я к нему с иронией относился.

Захожу и вижу: сам Эразм мрачнее тучи, его жена Милочка в непроницаемом трансе, звягучий пес их Пулька, вислоухий, кудлатый и нечесаный, молча бродит из угла в угол, а в квартире такой раскардаш, как после погрома. «Вот те на! — думаю. — Видать, слава — штука серьезная, с нею шутить опасно…»

— Что случилось? — спрашиваю.

В ответ Эразм только махнул рукой и отвернулся. Милочка сверкнула на него злыми глазами, прошипела какую-то ругань в адрес мужа и ушла в другую комнату. Пес Пулька приостановился, посмотрел на меня грустно и снова принялся слоняться из угла в угол.

— Что же все-таки случилось, Эразмушка?

— А-а… — простонал Неваляйкин и спустил свою голову так низко, что львиная грива его закрыла ему лицо, и он стал похож на своего кудлатого Пульку.

Я — к Милочке:

— Произошло несчастье? Какое?

— Вчера у них собрание было, а его, видите ли, в докладе не упомянули. Так он теперь тут трагедию ломает. Свету конец устраивает.