Михаил Колосов - Похвала недругу

Я тоже под психа работаю. Чё смеёсси? Точно! То возьму себе бородищу отпущу — вот такую! То вдруг сбрею ее, а усы отращу — длинные, как вожжи. Или заведу бороду, усы и патлы, как у Махно — по самые плечи. И пишу так же. Вот, к примеру, сносють в Москве старые дома, клоповники, а на их месте строють благоустроенные небоскребы, школы и все такое. Хорошо? Хорошо! А я будто не понимаю и как запущу статью, да со слезой: губят, мол, старину, историю, память, на чем-де, мол, будем патриотизьм воспитывать и разве будут современные дети любить такую свою многоэтажную Родину, где нет ни бабушкиного сундука, ни ладанного запаху? И все в таком роде. В редакцию принесу, а там: «Ой, как остро! Ой, как смело! Ой, как мудро!» Печатают, шумят. А мне что? А мне того и надо: шумите! Популярность моя от этого растет и имя мое, понимаешь, набирает вес, как штанга. Понял? Пройдет время, немного успокоятся, а я опять статейку, на этот раз уже про деревню: разве можно, мол, в селе строить многоэтажные дома со всеми удобствами и по улицам прокладывать асфальт? Это же уничтожает деревенский колорит! Наш крестьянин этого не любит, колхознику этого не нужно. Мы уничтожаем вековечное Руси, а значит, и саму Русь. Как напущу страху — только держись. Опять шум! Пройдет время — я снова статейку: мол, нужно и новое строить, и старую курную избу надо сохранить. После этого затишье, всех помирил: и те довольны, и другие. А мне затишье зачем? Не надо! И я снова сажусь строчить: до каких пор, мол, деревня будет утопать в грязи и навозе? Колхознику нужны тротуары, дороги, дома со всеми городскими удобствами, модные ателье, пункты проката. И так и далее и далее. А фотографируюсь я — всегда задумчивым: головку набок и кулачком щеку подпираю. Увидишь такую фотографию — так и знай: это я. Вот так-то, брат! Работы — по горло! А иначе дела не будет, иначе усохнет имя, как у старой коровы вымя, и каюк. Во, и я срифмовал! Скоро на стихи перейду, пожалуй.

— Но писать — надо же… ну, уметь, что ли?.. — попробовал я возразить.

— Чепуха! Тут все уже обкатано-накатано. Бери любой вариант за образец и дуй. Я, например, себе сначала выбрал такой. Многие пишут так (это даже модно стало): гонял, гонял, выслеживал, выслеживал волка, измотался весь, измочалился, догнал наконец, загнал в «угол». Стрелять надо. Но посмотрел в волчьи глаза и… не смог. Пожалел. Или: «он» и «она». Он влюбился. Так влюбился — до последней капли. Измотался весь, измочалился. Наконец добился — она отвечает ему взаимностью! Хлоп, лап!.. Посмотрел ей в глаза и не смог: любовь сильнее чувств. Пожалел. Вот и я по этой дорожке пошел. Двое на ринге: «он» и «я». Она сидит в первом ряду. Я люблю ее, она его, он ее. Я его сейчас нокаутирую и героем предстану перед ней. Но взглянул в ее глаза и увидел: нет, она любит его, и я великодушно шепчу: «Бей, я нокаутируюсь, и будьте вы счастливы». Он бьет, я валюсь, посылая ей прощальный взгляд. Когда меня облили водой, я открываю глаза и вижу: надо мной — она, улыбается, вытирает мой лоб полотенцем… А? Каков сюжетец! Читатель плачет навзрыд! Или другая повесть: «Глаза матери». На ринге двое — «он» и «я». Мать в первом ряду. Она ждет его победы, а я вырываю ее у него. Еще удар, и он будет готов. Но вдруг я вижу глаза матери. Сколько в них всего!.. Я открываюсь, он бьет меня, я — копыта врозь, мать счастлива, публика ревет, читатель снова плачет. А? Вечная, брат, проблема: матерья и сыны. Это я поначалу так писал, а потом с любви перешел на секс. Знаешь, шо это такое? О-о!.. — Неваляйкину стало жарко, он расстегнул свой длиннополый тулуп, и я увидел его грудь — всю в орденских планках.

— Откуда?! — невольно воскликнул я. — Ты же…

— Камуфляж, — успокоил меня Неваляйкин. — Для героической биографии это необходимо.

— И тебя приняли в члены Союза?

— А как же! — воскликнул Неваляйкин. — У них же тоже, я слышал, статистика, их же тоже, говорят, проверяют, спрашивают проценты: сколько женщин, сколько грамотных, почему уменьшилось мужское поголовье? Лауреатов таких-то — столько, таких-то — столько, трижды — столько-то, четырежды — столько-то, кандидатов без мандатов — столько-то, врачей-трепачей, кинологов-сексологов, тоё-моё и прочее. А спортсмена-чемпиона нет. Почему? Недооценка, недоработка. Ну вот и говорят мне: «Давай еще одну книжку, и ты — член». А я что? Пожалуйста! Бах — роман «Нокаут в сексе». И все, и я — в дамках. А ты чем занимаешься? Гляжу я на тебя — здоровый ты, крепкий. С таким здоровьем только издательства штурмовать. Иди в писатели, помогу. Это же так, легкая атлётика! Не хочешь… А зря! — он посмотрел на часы. — Ну, прости, старичок, спешу, несу в издательство вот очередной свой роман. Пожелай мне удачи, ругай… Пошли меня к черту… Ты меня к черту пошли, поня́л. Для удачи. Ну, пошли, пошли, не обижусь.