Михаил Айзенштадт-Железнов - Другая жизнь и берег дальний

Бедный мальчик!

Я часто думал, что когда этот мальчик подрос, возмужал и научился грамоте, он стал Никитиным.

Сердобольная старушка, согревшая малютку и давшая ему поесть, на следующий же день стала дико его эксплуатировать. Несчастный мальчик выполнял для нее всяческую тяжелую работу: кормил скот, колол дрова, мучился и маялся за краюху хлеба.

Он проклинал свою судьбу и составителей русских хрестоматий за то, что они ему навстречу по безлюдной занесенной снегом улице послали такую чувствительную старуху.

Так сирота Ваня страдал, пока не превратился в поэта Ивана Никитина, стихи которого несчастные русские школьники должны были заучивать наизусть. Подозреваю, что нынешние советские школьники также обязаны запоминать стихотворные произведения мрачной никитинской музы, ибо в советских историях русской литературы Никитин назван «известным русским поэтом-демократом».

Разве можно спорить с этим?

Только русский поэт, да при том только русский поэт-демократ, мог написать такие строки:

Стихотворением «Вырыта заступом яма глубокая» творчество Никитина, конечно, не исчерпывается. У нашего поэта были и другие стихи, не менее убийственные.

Или, если хотите, самоубийственные.

Удивительно то, что тогда, в детстве, заучивание стихов, подобных никитинским, мне казалось вполне естественным. Это было в порядке вещей.

Вот что значит дух времени!

Я тогда был убежден, что иначе и быть не могло. Прожил человек одинокую жизнь, приказал долго жить, захлопнулась над его гробом сосновая крышка, и одним страдальцем на Руси убавилось.

Поэтому-то мы выросли такими весельчаками.

Прежде, чем я успел возмужать, я декламировал трагическим голосом:

Превосходный совет: ни песен, ни слез.

Однако, мы равнодушно относимся к этому мудрому совету и ему не следуем.

Даже теперь, на склоне лет, умудренные горчайшим опытом, мы продолжаем распевать ненужные песни о своей горемычной жизни и проливать над ней лишние слезы.

Люблю популярные песни. Могу часами просиживать, слушая их и млея от восторга.

Когда певица или певец трагическим голосом обращает мое внимание на то, что любовь это тот же камин, в котором сгорают все лучшие грезы, мое сердце начинает разрываться на части. И то же сердце начинает сжиматься невыносимой болью, когда я слышу, как молодой человек, без памяти влюбленный в какую-нибудь девицу (или даму), изо всех сил старается обнять ее и плакать над ней.

Впрочем, если вдуматься, логики в этом нет. Между любовью и камином огромная разница; сделанное в песне сравнение, по моему мнению, весьма неудачное.

А у влюбленных молодых людей, даже русских молодых людей, вряд ли когда-нибудь возникает желание схватить свою возлюбленную за плечи, повалить ее на кушетку и начать заливаться над ней горькими слезами.

К сожалению, таковы все почти популярные песни. В них нет никакой логики. Может быть, поэтому-то они и популярны.

Удивительной особенностью популярных песен является то, что очень хорошие композиторы пишут очень хорошую музыку на очень плохие слова. Чем глупее и бездарнее слова песен, тем больше они нравятся композиторам.

Я всегда считал, хотя редко осмеливался это говорить вслух, что литературный вкус у наших композиторов весьма низкий. Мне могут, конечно, возразить: а сколько стихотворений Пушкина, Лермонтова и других великих наших поэтов были переложены на музыку?

Это так. Но если у композиторов, переложивших на музыку стихи Пушкина и Лермонтова, действительно, был хороший вкус, то почему же эти самые композиторы также прельстились стихами бездарных третьеразрядных поэтов?

Если бы я прислал даже в плохонький журнальчик стихотворение, которое начиналось бы —

редактор вернул бы мне плод моего творчества с припиской: «Если Вы дорожите своей жизнью, не присылайте больше таких стихов».

А, вот, представьте себе, это стихотворение где-то, ведь, было напечатано, и какой-то композитор от него пришел в восторг. Певицы и певцы включили песню в свой репертуар. А мы с вами, слушая ее, украдкой вытираем слезы.