Феликс Кривин - Встречник, или поваренная книга для чтения

И она улыбается в зал, как всегда, и проста, и желанна. Возвышает ее пьедестал — тот, что раньше служил для обмана.

Сколько было радости! Туш. Цветы.

Удивлялись искренне:

— Это ты?

Сомневались дружески:

— Ну, даешь! Неужели правда? А может, врешь?

И в душе почувствовав: не к добру, — отвечала правда:

— А может, вру. Правда-то я правда, да только я не вдохну не выдохну без вранья.

Растерялись граждане: как, опять? Как же, чтобы правда — и стала врать? Но один очкастый прошел вперед:

— Так она ж, товарищи, врет, что врет. Если ты, товарищи, врешь, что врешь, это правда чистая, а не ложь!

Тут, конечно, мысли у всех вразброд:

— Ну, а если врет она, что врет, что врет?

— Или даже больше, — шумел народ, — врет она, что врет она, что врет, что врет?

— Наврала с три короба, а лжи ничуть?

— Ну, загнул очкастый, не разогнуть! Это ж чтобы правды на грош набрать, сколько ж полагается нам наврать?

Науке просто повезло с Ньютоном, что не был он бездельник и глупец, не говорил с начальством грубым тоном, не разбивал доверчивых сердец, что отличался скромным поведеньем, был чист и безобиден, как дитя, всем будничным, житейским тяготеньям всемирное навеки предпочтя.

Науке просто повезло с Ньютоном, что он не пил и в карты не играл, не нарушал общественных законов и тех, что сам в природе открывал.

Когда бы он присвоил чьи-то деньги и за растрату угодил в тюрьму, закона мирового тяготенья, конечно, не доверили б ему.

И кто б сегодня знал тогда Ньютона? Не допустил бы просвещенный век, чтоб открывал всемирные законы морально ненадежный человек.

Кочуют деньги по дорогам — и золотой, и медный грош. То их скопится слишком много, то их со свечкой не найдешь.

Подобно им кочуют мысли — случайный гость и частый гость. От денег мысли не зависят, они всегда кочуют врозь.

И будет вечно, как бывало с тех пор, как существует свет: где много денег, мыслей мало, где много мыслей — денег нет.

Шумер собрался истину сказать. Хотел ее изобразить на камне. Нашлось немало истин под руками, но только камня негде было взять.

И египтянин пил из родника, наполненного мудростью и силой. Ему б куска папируса хватило, но не хватало этого куска.

А древний грек? Ведь этот древний грек избороздил всю Грецию кругами. Но было даже в городе Пергаме с пергаментом неважно, как на грех.

И в наши дни заботится прогресс об истине, как о великом благе. Но что же делать, если нет бумаги? Для истины ее всегда в обрез.

Когда грядущий человек заявит вам на всем серьезе, что все, чем славился наш век, давным-давно почило в Бозе, — не удивляйтесь: этот Боз — наш знаменитый современник, он занимает крупный пост в одной из крупных академий.

Сегодня на вершине он, отечества великий отпрыск. Все надписи со всех сторон к нему стекаются на подпись. Его король благодарит, и — на приеме ли, на бале — всегда он помнит: Боз хранит его коллекцию медалей. И он спокойно кофе пьет и возлежит в удобной позе. Уверен он: не пропадет все то, что почивает в Бозе.

Недаром он, мудрейший Боз, лауреат различных премий. Его бы называли: босс, — когда б он жил в другое время. При этом он, почтенный Боз, хоть от других людей отличен, ничуть не задирает нос, он очень прост, демократичен. К нему — об этом знают все — пришел ничем не знаменитый не то Руссо, не то Руссе — фамилия его забыта, но он пришел и был спасен, и говорят, что в нашем веке Руссе… нет, все-таки Руссо как будто делает успехи. И может статься, что потом, когда-нибудь — в стихах ли, в прозе, — он всем поведает о том, что в наши дни почило в Бозе.

На греческой площади людно. Усталый и спавший с лица, какой-то оратор приблудный тревожит умы и сердца.

Афинское жаркое лето, его не отыщешь, оно давно уже кануло в Лету, куда-то на самое дно.

Кольцом окружая столицу, столетья над нею встают. А там, у подножья толпится ахейский рассеянный люд.

А в центре, как огненный кратер, как пламя, что рвется из тьмы, грохочет, клокочет оратор, тревожа сердца и умы.

Но что-то не видно тревоги, скучает ахейский народ и прямо оратору в ноги оливки лениво плюет.

И зря вдохновения реки струит исступленный пророк…

Эх, греки, эх, древние греки, вам даже и древность не впрок.