Феликс Кривин: Встречник, или поваренная книга для чтения

Династию Тан сменила династия Сун.

И это случилось в таком-то году и часу, в такой-то столице одной из таких-то стран.

Династия Сун сменила династию Тан.

И все ликовали, плясали, кричали ура и дружно кивали, что, дескать, давно бы пора, судили, рядили, обиды свои вороша, — к династии Тан у людей не лежала душа.

Династию Сун сменила династия Мин.

Четыреста лет пронеслись над страной, как один. Четыреста вепрей голодных в дремучем и темном лесу.

Династия Мин сменила династию Сун.

И сразу — как будто все из лесу вышли на свет. Подумать ведь только: не шутка — четыреста лет! Страна веселилась, на время забросив дела. Династия Сун, видно, здорово всех допекла.

Династию Мин сменила династия Цин.

На это имелось немало серьезных причин.

Как солнце из ночи, как клин, вышибающий клин, династия Цин сменила династию Мин.

Вот радости было в таком-то году и часу, в такой-то столице одной из таких-то стран! Династия Цин — это вам не династия Сун, она далеко не династия Мин или Тан!

Ох, как далеко от династии Цин до Мин! Как будто меж ними незримо пролег океан…

Так все говорили, вздыхая без всяких причин, тайком вспоминая династию первую — Тан.

Два дня, которых не хватает февралю, были отняты у него и добавлены к августу.

На исходе прошлой эры стало холодать. Ну такая атмосфера — хуже не видать. Просто жуткие примеры, верится с трудом. Накануне новой эры — и такой содом!

Цезарь тут же принял меры, подтянул войска. Не теплеет атмосфера — экая тоска! Все воюют — страны, веры, в мире нет тепла. В мире холодно и серо — скверные дела.

И не раз об этом Цезарь прямо говорил, говорил, что до зарезу миру нужен мир. Но все так же приходили сообщенья с мест, что, мол, нету мира в мире, есть один зарез.

Небывалые размеры страха и вражды. Не теплеет атмосфера, долго ль до беды? И народы, и державы пьют из чаши зла. Хоть земля горит пожаром — в мире нет тепла.

И тогда великий Цезарь климат изменил: он февраль слегка урезал, август удлинил. Сделал зиму он короче, лето растянул и, не думая о прочем, отбыл на войну.

Утопающий хватается за соломинку, и соломинка чувствует, как непрочен, как зыбок этот мир, и понимает, что она в нем — единственная соломинка, за которую можно еще ухватиться, она осознает, что, если бы не она, все к черту пошло бы ко дну, — да-да, пошло бы ко дну, — так думает она, идя ко дну вместе с утопающим.

Принцесса на горошине, и нечего скрывать: горошина подброшена в принцессину кровать. Ну что же тут хорошего? Опаснейший сюжет: горошина подброшена на шелк и креп-жоржет.

Но поутру прохожие вдруг стали замечать: горошина подброшена в принцессину кровать. Была б она подброшена в кастрюлю или в таз, как это ей положено, — тогда бы в самый раз. А чтобы сытой задницей поверх продукта спать — уж ты прости, красавица, как это понимать?

Ругаются прохожие: в стране гороха нет, еще не огорошены детсад и горсовет, и ничего похожего в сельмаге не сыскать, — они ж ее, горошину, подумайте, — в кровать!

С кого за это спрошено? Кому держать ответ за каждую горошину, которой в супе нет, за каждую картошину, что разлетелась в дым, за каждую галошину, в которой мы сидим?

Ругаются прохожие и поминают мать:

— Принцесса на горошине, а мы не можем спать!

Иногда муравьи по ошибке хоронят живых товарищей. Биологический эксперимент

Приходят к муравью друзья, печально хмурят брови:

— Хотим тебя похоронить, прости на этом слове.

— Да что вы, братцы! Я живой! Зачем вы сняли шапки?

Качают братцы головой, заламывают лапки.

— Наш милый брат! Наш добрый друг! Нам бесконечно жалко!

И муравья они берут, влекут его на свалку.

Но он не мертвый, он живой, во здравии и силе, а потому идет домой, а не лежит в могиле.

Приходят к муравью друзья:

— Старик, ты нас не понял. Мы выплакали все глаза, а ты не похоронен.

И, высказав такой упрек, берут его под ручки:

— Да, кстати, мы тебе венок купили в счет получки.

И вслед за этим без труда, без лишней проволочки, они ведут его туда, где можно ставить точку.

Но он не мертвый, он живой и жить еще способен, а потому идет домой, а не лежит во гробе.

Приходят к муравью друзья:

— Да что ж это такое? Уже протоптана стезя к молчанью и покою. Будь другом! Не сочти за труд!..

И, к уговорам глухи, они опять его берут… Ну, словом, в том же духе.