Константин Изварин - Военно-морские рассказы

Командир первого катера кивнул и шепотом выматерился.

Командир второго катера матерился в полный голос. Его хрипловато-звонкий голос разносился над бухтой, сообщая всем и каждому, что именно он думает о своей нелегкой жизни.

Развернувшаяся перед ними картина заинтересовала и Флот. С кораблей тыкали пальцами, подвали издевательские советы, и вообще с пользой проводили время.

— Глянь, — кричали они, надрывая глотки, — они думают в химпрезервативе за борт лезть! Вот идиоты!

Идиоты или нет, а командиру второго катера хотелось завыть волком, зареветь белугой, а потом прыгнуть за борт и перегрызть подлый шланг собственными вставными зубами.

Вместо этого он зыркнул командирским взглядом по палубе и тут же обнаружил героя. А героя среди наших моряков найти очень просто. Потому что он всегда под рукой. А потому что на кораблях служат одни герои. Нет на наших кораблях других. Нет.

— Лысьев! — палец командира указал в грудь моториста. — Одевай КЗИ. Мы тебя за борт спустим. Распутаешь там...

И Лысьев проклял ту минуту, когда вынул из ушей лампочки.

— А-а-а... А почему Лысьев, товарищ мичман? — неуверенно заблеял герой. Ой как не хотелось ему лезть в холодную воду. Пусть даже и в абсолютно герметичном КЗИ, пусть даже и привязанному. Не хотелось и все тут. Да и для того, чтоб до винтов дотянуться, хочешь, не хочешь, а погружаться надо. Иначе не достать. А попробуй в КЗИ погрузись. Утонешь к чертовой матери.

Не хотел Лысьев становиться героем. Никак не хотел.

— Бегом! — рявкнул на него командир катера, уже винивший беднягу Лысьева в своей неудавшейся жизни.

— Бегом, бегом, — ворчал Лысьев, влезая в широченные химштаны. — Чуть что — сразу Лысьев.

Остальные герои-моряки, довольные тем, что это не им определил командир болтаться за бортом, мгновенно надели на беднягу Лысьева «сбрую» и спихнули его за борт.

— А-а-а! — сказал Лысьев, по пояс погрузившийся в воду, температура которой, даже в самые жаркие дни не поднимается выше семи градусов. — Товарищ мичман, я же здесь без наследства останусь!

— Не ссы, товарищи помогут, — цинично заметил командир катера. — Чего ты там повис?! Распутывай.

Лысьев попытался. Но у него ничего не вышло.

— Не получается, товарищ мичман! — крикнул он через борт.

— Распутывай! — кричал ему в ответ товарищ мичман.

— Не получается!...

— Распутывай!...

Некоторое время они так перекрикивались. Потом Лысьев замерз, а командир понял, что в выборе героя несколько ошибся.

— Вылезай, — скомандовал он.

И товарищи выдернули из-за борта дрожащего Лысьева.

Дрожащий Лысьев простучал зубами о своем отношении к воинскому долгу и побежал греться.

Первый катер ждал прилива, второй медленно дрейфовал, наши моряки болтали ногами.

Время тянулось резиновой лентой. Солнце, склоняясь к горизонту, перестало греть. А катера все не было.

Уже успел охрипнуть командир второго катера, согреться и снова вставить в уши лампочки бедняга Лысьев, научиться спать стоя экипаж первого катера, вконец истомиться Зарин и вконец оголодать наши моряки...

Третий катер пришел уже в сумерках. С него, прямо на ходу, попрыгали водолазы и ровно за десять минут освободили винты от шлангов.

Тем дело и кончилось.

И только первый катер пролежал на плите до прилива.

Давным-давно известно, что чем дальше ты от Флота, тем лучше твое настроение. Тем ярче краски, громче звуки, насыщенней ароматы. Душа твоя втиснутая в обычное время в суровые рамки формы, стянутая широким ремнем и перепоясанная черно-белыми полосками тельника, стучит изнутри, рвется наружу, со звоном раскалывая тонкий хрусталь дисциплины.

И бежишь ты — радостный и бесшабашный, сбив на затылок бескозырку, жонглируя блестящим «дипломатом» и пиная сверкающими хромовыми ботинками ярко-желтые кучи опавших листьев.

ОТПУСК!

Отпуск! Где-то за спиной, на дистанции в пол страны и трех часов полета на самолете остался родной корабль, где-то море. Шумит не смолкая. Где-то воздух наполнен йодистым запахом гниющих водорослей и перекликаются гудками, где-то грызут сухари — единственное спасение от качки и звезды как орехи...

А ты едешь домой! Удалось! Тебе удалось! Вырваться! Из суровых лап нашей флотской организации!

И настроение твое, прорываясь сквозь распахнутые в улыбке зубы, творит такое... в иное время ты и не представлял, что можешь, а тут...

Майор Васильченко офицером был боевым и опытным. На плечах его пушистой шинели топорщились новенькие погоны, а за плечами долгая и безупречная служба в горячих точках и отдаленных гарнизонах. Лицо, с годами приобретшее багрово-красный колер, светилось собственной значимостью, осознанием текущего момента и вообще производило впечатление. В походке сквозила некая монументальность, и чувствовалось, что в роли начальника патруля он попросту неповторим. Два сержанта, послушно топотавшие позади эту монументальность подчеркивали и усиливали.