Константин Изварин - Прошлогодняя сказка

Новый Год Инка попросту проспала. На часах было три минуты первого, а телевизор – старенький, черно-белый весело показывал взмывающие в ночное небо гроздья салюта. Видимо разноцветного, ибо восторженный диктор именно так и вещал с экрана.

Позевывая Инка направилась на кухню. Кофеварка, в отличие от хозяйки, не подвела и ровно в полночь наполнила кружку ароматным кофе. Отхлебнув по дороге, Инка вернулась к телевизору. На экране хлопали пробки, пенное шампанское текло в бокалы.

– Ничего, – буркнула Инка, забираясь на диван с ногами. – Нам и с кофе неплохо.

Есть своя прелесть в том, чтобы встречать Новый Год в одиночестве. Вдали от людей, на даче. Растопив старинный камин, посиживать у огня в скрипящем кресле. Или вот так – с кружкой хорошего кофе, забравшись на диван, у старого телевизора.

А шампанское Инка не любила. Вот.

Телевизор, хрипя и подмигивая, показывал как веселый праздник шагает по планете, останавливаясь на минуту то там, то здесь, от печки разливалось доброе тепло и совсем не хотелось думать о том, что за окном вовсе не завывает метель и не лежат глубокие сугробы. В центральной части Украины довольно часты теплые зимы. Вот и эта не стала исключением. И хотя к ночи подморозило и грязная вода в лужицах покрылась корочкой льда, хотелось снега. Хотелось чтобы лес, начинавшийся прямо за забором, стоял не черным и угрюмым, а заботливо укрытым хрустящим снежным покрывалом, чтобы река покрыта была звонкой коркой прозрачного льда, чтобы…

Многого хотелось. Но когда тебе уже двадцать пять, за спиной неудачный брак и ты работаешь сразу в трех местах, убеждая саму себя, что это именно то, без чего тебе не жить…

В общем, Инка была реалистом. И прекрасно понимала, что одного желания слишком мало. А как ты организуешь снег, если даже Новый Год встречаешь в одиночестве?

Кофе кончился. Инка выключила телевизор и оделась.

Собаки – два огромных волкодава – встретили хозяйку радостным поскуливанием. Потрепав их по загривкам, Инка отправилась на конюшню. Собаки, которым тут же стало ясно, что новогодняя ночь обещает какое-то разнообразие, потрусили следом.

Говорят, что породистые лошади спят стоя. Если так, то Орлик – ее конь – был породист от кончика носа до кончика хвоста. Более того – он вообще не спал. Достав из кармана заранее припасенный кусок сахара, Инка скормила его коню. И пока Орлик весело хрупал, бросила ему на спину потник, седло, затянула ремни. Надев уздечку, Инка вывела коня во двор и легко коснувшись носком стремени, взлетела в седло. Садиться на коня так как это делают герои Шолохова, она научилась еще в раннем детстве. И терять этих навыков отнюдь не собиралась.

Орлик с места сорвался в галоп и полутораметровый покосившийся плетень, служивший забором, преодолел в один длинный прыжок. Собаки, весело гавкнув, последовали за ними.

Породистый конь нес своего седока к реке. Подкованные копыта с глухим чваканьем разбивали смерзшуюся грязь, с негромким звоном пробивали ледяную корочку на лужах. Прижавшись к конской шее, Инка ловила тот момент, ради которого, собственно, и занималась когда-то конным спортом – полное слияние с лошадью, когда ты и он единое целое, когда ты, как и он чувствуешь эту ночь, эту зимнюю дорогу всем огромным мускулистым телом, когда… Да что там говорить. Тому, кто никогда не сидел верхом, этого не понять. Неслучайно ведь кентавры – полулюди-полукони – ставились древними греками чуть выше людей.

И неважно, что чуть ниже богов.

Травмы, даже полученные в детстве, бесследно не проходят. А если ты падаешь с коня на полном скаку, ломая ребра, то карьера кавалериста для тебя закрыта навсегда. Врачи в один голос запрещали ей такие вот прогулки, и сегодняшняя скачка была последней в ее жизни.

«Навсегда, тебе понятно? Нав-сег-да! – говорил тряся седой бороденкой старый друг семьи – доктор-травматолог, не перестающий удивляться ее глупости. – Это какой же великовозрастной дурой надо быть, чтобы, чуть было не свернув себе шею однажды, снова и снова рисковать, взбираясь на лошадь?!».

Доктор был хорошим врачом, безжалостным костоправом – полевая хирургия иных не терпит. И не в состоянии понять был, что есть нечто большее чем боязнь свернуть себе шею дважды.

Больно терять любовь… Еще больнее терять то, что тебя держит на этом свете.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».