Владимир Быстряков - Явка с повинной. Байки от Вовчика

А тётя Ира, улучив момент, шёпотом сказала мне, что готовит новую «фишку», ещё круче, чем та, с бинтом.

Мой друг, известный киевский пианист и коллекционер разного рода казусов, Владик Шамо, поведал мне однажды историю, произошедшую с ним на концерте в Академгородке в Новосибирске.

Прихожу, говорит, на концерт: полный зал солидных дядь и тёть. Понимаю, академики и члены их семей… Начинаю привычно волноваться. Замечаю, рядом волнуется ещё больше юное существо, мальчик лет двадцати под названием Конферансье. Чувствую, опыта у него не много, если не ноль, судя по волнению.

— Что будете исполнять? — спрашивает.

— Две пьесы из «Картинок с выставки» Модеста Петровича Мусоргского. Первая — «Быдло». Это старинное название крестьянской телеги. А вторая пьеса — «Танец невылупившихся цыплят». Главное, не перепутайте имя композитора — Модест.

— Да, — сказал он, — редкое имя, — и задумался…

Выходит на сцену, представляет меня. Всё правильно…

И затем, через паузу: «Модест Петрович Мусоргский! „ПАДЛО… ИЗ НЕВЫЛУПИВШИХСЯ ЦЫПЛЯТ!“»

Зал грохнул. Мне уже можно было не выходить и не играть.

Вторая половина восьмидесятых, горбачевские новации. В очередной раз слегка пахнуло свободой, уже кое-где трудовые коллективы стали сами выбирать себе руководство, уже народ, поначалу робко, но мало-помалу смелея, стал выходить на всевозможные протестные митинги, уже вовсю застучали в ритме модной макарены шахтерские каски по асфальту на Печерске…

А в одном из ведущих киевских театров появился новый директор. Собственно, новым его назвать можно было лишь условно: новоиспеченный директор лет так. надцать проработал в этом же театре певцом и, естественно, знал всех в коллективе как облупленных. Но поскольку время, как я уже сказал, было перестроечное, то и нашего директора так и подмывало свершить что-нибудь эдакое в духе перестройки.

И он ПРИДУМАЛ! Не секрет, что любой мало-мальски профессиональный творческий коллектив состоит на 10 % из репертуара, на 20 % из амбиций главного режиссёра и на остальные 70 % из амбиций артистов, служителей гражданки Мельпомены (кто не в курсе — подрабатывала эта барышня у древних греков богиней Театра). А там, где амбиции, — там и козни, и интриги, и прочая малоприглядная околотеатральная возня.

Наш герой решил, так сказать одним махом очистить авгиевы конюшни от векового навоза. И собрав весь коллектив гадюшника, предложил всем, дабы не держать впредь друг на друга камней за пазухой, поделиться сей ношей с коллегами. Прямо здесь же, «не отходя от кассы».

Подобная процедура существует в религии не одну тысячу лет, называется исповедью и, как показывает практика, приносит людям определённое облегчение души. И именно на это и рассчитывал наш хлопчик-утопист, облачённый в новенький директорский костюм.

Услышав это новаторское предложение, закаленный в многолетних боях за место под солнцем коллектив поднапрягся и выжидательно затих…

— Ну, смелее, товарищи! — подталкивал «товарищей» директор. — Пусть каждый из вас выйдет и выложит ВСЁ, что накипело у него на душе на коллег. Поверьте, это послужит началу новым взаимоотношениям в театре. Мы станем жить по-новому. Без интриг, без сплетен, во имя святого Искусства, которому служим!

…Исходя из жизненных наблюдений, ответственно заявляю, что в каждом коллективе есть своя святая и наивная душа, для которой подобный призыв есть повод для немедленного реагирования с последующим практическим действием. Или, как говорят циники, с шагом на амбразуру.

В нашем случае это была замечательная певица, со множеством различных званий и наград, обладательница беспокойного (ещё с комсомольских времён) сердца, которому замечательные слова директора правдиво обрисовали будущую идиллическую картину жизни в театре. С пастушками, пастушками, с овечками, и конечно же — без никаких волков!

И вот она встала во весь свой статный рост, как в атаку, — и ПОНЕСЛА!!! На ВСЕХ!!! Всё, чего накопилось в её беспокойном, но справедливом сердце, в её истерзанной многолетними склоками душе, все бессонные проплаканные ночи, испорченные интригами гастроли — всё превратилось в речь тов. Руденко на Нюрнбергском процессе. Досталось как всем, так и каждому!

…Она закончила, села… Коллектив молчал, и было угрожающе тихо. Больше выступающих не нашлось… И тут вдруг разом, как по команде, вместо того, чтобы последовать её примеру и очистить душу… ВСЕ в едином порыве мгновенно сплотились — и так ПОГНАЛИ на нашу наивную правдолюбицу, что буквально за три минуты она узнала о себе СТОЛЬКО, что и врагу не пожелать. Примечательно, что в этот чудесный миг самым трогательным образом слились как многолетние враги, издавна не общавшиеся друг с другом, так и «закадычные» подруги, ещё накануне «певшие» ей в уши лестное и приятное.