Владимир Елистратов - Цыганский Конец

Несколько лет назад я купил дом. Дом в деревне, которая имеет очень странное, прямо-таки космическое название — Чёрные Дыры.

Отчего она так называется — неизвестно. Одни чернодыринцы говорят, что название пошло от болот, которые находятся километрах в пяти от деревни. Другие утверждают, что когда-то давно здесь якобы жил некто Иван Дырин, который взял в жёны то ли грузинку, то ли цыганку и народил десяток чёрных, как сажа, сыновей. И раньше, мол, деревня называлась Чёрные Дырины, а уж потом от беспамятства и на почве частых перепоев стала Чёрными Дырами. Существовали, конечно, и другие версии, но всё это была уже такая белибердятина и хрень с луком, что и пересказывать совестно.

Версию о болотном происхождении Чёрных Дыр отстаивали обитатели так называемой Завертаевки, версию же о мифическом Иване Дырине — жители Цыганского Конца. Сейчас поясню.

В деревне Чёрные Дыры две улицы. У улиц названий нет, есть клички. Первая — Завертаевка. Иначе — Левачка. Иногда её зовут Самогонным Проспектом. Улица эта кривая и всё время, как пьяная, завёртывает влево и влево, заваливаясь в конце концов в овраг. Овраг входит в лес и, если долго-долго по нему идти, то как раз придёшь к болотам, от которых, по мнению завертаевцев-левачей, и взяли своё гордое имя Чёрные Дыры.

Вторая улица — Цыганский Конец. Тут всегда жили по-цыгански многодетные семьи: по семь, восемь, а то и двенадцать, как здесь говорят, «обглодков», или «упырят». По преданию, основателем Цыганского Конца и был тот самый Иван Дырин. Жители Цыганского Конца, концовцы, упорно отстаивают вторую гипотезу о присхождении названия деревни. И даже иногда называют себя ивановцами.

В старые добрые времена концовцы ходили стенкой на завертаевцев. И всегда побеждали, потому что их было больше. Но это было давно. Теперь драться здесь некому.

Что способствовало такому буйночадию концовцев, никто сказать не может. Некоторые считают, что причина — в Золотой Горке. Так зовётся здесь красивейшая возвышенность, на которой растёт пять столетних дубов и с которой открываются дивные виды на синеватые, акварельной нежности сосновые боры, идущие вдаль на десятки километров.

На Золотой Горке справлялись свадьбы. Мало того: здесь, прямо под дубами, полагалось зачинать детей. Тогда дети рождались здоровыми и сильными. Из зачатых на Золотой Горке я застал только бабу Стешу, которая недавно умерла в возрасте девяноста шести лет. Теперь ничего этого нет, и Цыганский Конец стоит опустевший.

Ну так вот. Купил я дом на Цыганском Конце в Чёрных Дырах. Кому скажешь — или ржут, или смотрят на тебя как на озабоченного маразматика. Мол, одни дыры и концы на уме. Но я здесь не виноват.

Дыры, конечно, дырами, концы — концами, но благодать вокруг несусветная. Жемчужная кисея туманных далей. Берёзки, птички щебечут, не знаю, как называются. В ста метрах от дома — речка. Местные ласково зовут её, пардон, Зассыхой, а официального названия мне пока так и не удалось выяснить.

Сеном вокруг пахнет, дерьмецом. И так трогательно, ненавязчиво, прямо до слёз.

По жирным, как мокрая гуашь, лугам бродят коровы, похожие на отощалых бегемотов. Есть и бык-производитель. Один. Кличка у него — Полицай. Серьёзный зверь.

Козёл в деревне тоже один, коз на тридцать. Зовут его неприлично, но конкретно — Ебун (местные говорят Ёбун). Кличка полностью соответствует действительности: козёл всегда при деле. На морде у него написано, как у главного героя фильма «Председатель», всегда одно и то же выражение, что-то типа: «Есть такое слово — надо!»

В Чёрных Дырах много кур и петухов. Петухи орут всегда, даже ночью. Особенно хороши у них гребешки — жирные, красные, как будто это не гребешки, а свиные отбивные.

Есть, кстати, и свиньи в Чёрных Дырах, грязные, как мартовские московские бомжи. И такие же опухшие. И воняют так же. Только не разговаривают.

В пруду, покрытом какой-то странной, аквамариновой, а местами алой ряской, круглосуточно дребезжат лягушки. Комары зудят, как еврейская скрипка. Будто денег просят взаймы. Впрочем, ни евреев, ни денег, ни скрипок в Чёрных Дырах отродясь не водилось. Был, помнят, здесь один раз еврей. Сразу после войны. Собирал народные песни. Ну, ему спели одну частушку — он обиделся, уехал. Хороший, говорят, был еврей, добрый, весь такой волосатый, как шмель. И фамилия весёлая, что-то вроде Бублик или Карасик. Хороший был еврей, зря на частушку обиделся.