Герман Дробиз - Вот в чем фокус

— Этого мы не знали,— сказал Курсовкин.— Сейчас я его приведу.

Вскоре он втащил в комнату упирающегося Буровина.

— Мужики, поймите меня правильно,— умолял Бу­ровин.— У меня принципиально неверные черты лица. Никаких шансов. Только родной институт опозорю. Да посмотрите же на меня объективно!

Все объективно посмотрели на Буровина и вздох­нули.

— Был бы я таким, как Опрокиднев,— раздраженно заметил Буровин,— тогда другое дело. Посмотрите на него.

Опрокиднев, подбоченившись, стоял в центре ком­наты — сильный, красивый, молодой. Его задорный нос сапожком, его румяные щеки, его чисто промытые уши вызывали в душе образ овощного рынка в урожайный год: лаковые пупырчатые огурчики, розовая картошка, бордовая свекла, крутобокие томаты, прохладные духо­витые охапки укропа... Крепкой природной красотой был красив в эту минуту техник Опрокиднев.

— Иди, Опрокиднев,—сказал Курсовкин.— Твоя идея, ты и иди. Ждем тебя с победой.

— Какое могло быть соревнование,— объяснял на следующий день Опрокиднев,— если я даже побриться не успел. А в других организациях кандидатуры еще за месяц были посажены на диету. И потом, возьмите самое мисс, товарища Промышлянского. Ведь он — глав­ный инженер. А я всего-навсего старший техник. До­статочно, что я обошел Синедухина с асфальтобетон­ной фабрики, хоть он и зам. главного технолога, и оттеснил его на третье место. Нет, товарищи, надо было посылать Буровина, тогда имели бы мисс. А если бы меня предварительно повысили хотя бы до старшего инженера, то за Планету не ручаюсь, но мисс Европа-75 трудилась бы среди вас — это говорю вам я, Опрокиднев, крупнейший специалист в этом виде спорта.

Однажды Опрокиднев разочаровался в жизни и ре­шил покончить жизнь самоубийством.

В обеденный перерыв он подошел к профоргу Курсовкину и сказал:

— Товарищ Курсовкин! Я принял решение уйти из этой жизни. А поскольку сегодня только второе число, прошу вернуть мне взносы, уплаченные мною вчера за текущий месяц.

— Сегодня я тебе верну, а завтра ты сам вернешь­ся? — спросил Курсовкин.— Что тогда?

— Товарищ Курсовкин,— сказал Опрокиднев.— Я ухожу туда, откуда не возвращаются.

— Аабаев! — крикнул Курсовкин,— Ты слышишь? Опрокиднева переманили в «Монтажсистематику».

— С удовольствием бы ушел вместе с тобой,— за­вистливо сказал Аабаев.

— Нет, Аабаев,— вздохнул Опрокиднев,—Туда луч­ше уходить по одному.

— Правильно,— согласился Курсовкин.— А то пани­ка поднимется, и вообще никого не отпустят.

— Извините,— твердо сказал Опрокиднев,— но мне пора. Прощайте, больше не увидимся.

— Отчего же? — удивился Курсовкин.— Заходи, всег­да будем рады видеть.

— Лучше вы ко мне заходите,— уклончиво ответил Опрокиднев и вернулся к себе в отдел.

Там он обошел всех сотрудников и тепло попрощался с ними. В эту скорбную минуту он сумел для каждого найти особенно нежные, чуткие слова. И только с Шараруевой простился молча.

— Я люблю тебя, Шараруева,— сказал он.— Я лю­бил тебя больше, чем Наталью Сергеевну, Марианну Власьевну и Наказаньеву Е. А., вместе взятых. Давай простимся молча.

В последний раз выдвинул Опрокиднев ящик своего стола, в последний раз вынул оттуда листок бумаги, в последний раз скрутил колпачок с фломастера.

«Заявление,— аккуратно вывел он.— Прошу уволить меня с работы в связи с уходом из жизни по собствен­ному желанию».

Он взял заявление и подошел с ним к начальнику отдела Эдуарду Фомичу Буровину.

— Можно завизировать и в таком виде,— сказал Эдуард Фомич.— Но, как правило, в таких заявлениях добавляют: «В моей смерти прошу никого не винить».

— Сейчас допишу,— пообещал Опрокиднев и вернул­ся к своему столу.

«В моей смерти прошу никого не винить»,— написал он. И задумался. Как это никого? Разумеется, это бла­городно: уйти, не потревожив оставшихся. Как говорит­ся, по-английски. А почему я должен уходить по-англий­ски? Разве до сих пор я делал что-нибудь по-английски? Нет, нет и еще раз нет! Я любил по-опрокидневски, работал по-опрокидневски, говорил по-опрокидневски. По-опрокидневски я жил, по-опрокидневски и уйду!

Шуршал ватман, и скрипели грифели, трещали ариф­мометры, позванивали телефоны, а Опрокиднев все сидел над своим заявлением. Он обдумывал список виновных.

— Человека берут в «Монтажсистематику», а он еще раздумывает,— шептались сотрудники.— Ну и тип!

В пять часов тридцать минут вечера весь отдел друж­но покинул рабочие места и устремился к выходу.