Герман Дробиз - Вот в чем фокус

— Я такой же простой труженик, каким был мой дядя,— сказал средний крокодил.— И если бы в детст­ве я услышал, что когда-нибудь во мне будет храниться расчетчик паропроводов, я бы тоже не поверил. Однако мы рождены в замечательный век, когда мечты сбыва­ются,— закончил он и широко распахнул челюсти, наме­реваясь проглотить Опрокиднева.

— Закрой пасть! — строго прикрикнул на него боль­шой крокодил.— Это всегда успеется. Итак, вы твердо намерены похоронить расчеты в нашем дяде?

— Еще чего! — сказал средний крокодил.— В папке похоронит.

— Этот расчет я делал совместно со старшим инже­нером Шараруевой,— заявил Опрокиднев.— Все, что я творю совместно с этим инженером, приобретает для меня характер святыни. А святыни, молодой человек,— обратился он к младшему крокодилу,— в папках не хо­ронят.

— Предлагаю компромисс,— сказал большой кроко­дил.— Если вашу документацию нельзя хоронить ни в тропиках, ни отдельно от дяди, пусть похороны состоятся здесь.

— Но только на берегу озера,— потребовал средний.

— Разрешите высказаться откровенно,— ответил Оп­рокиднев.— С моей точки зрения, мы хороним не дядю с находящейся в нем документацией. Мы, наоборот, хоро­ним мой расчет, волею случая оказавшийся в вашем дяде. Ведь, если хотите, он мог оказаться и не в вашем дяде, а в чьем-нибудь другом. И даже в одном из пле­мянников,— беспечно добавил он, и в то же мгновение три пары челюстей зловеще заскрежетали.— Шучу! — поспешно крикнул Опрокиднев.— Так вот, поскольку мы в первую очередь предаем погребению расчетную доку­ментацию, считаю своим долгом информировать вас, что таковую хоронят не на берегах озер, а в так называ­емых архивах.

— Какой вид имеют архивы? — спросил большой крокодил.

— Это помещение, в котором стоят шкафы.

— Хорошо, пусть будет шкаф,— сказал большой кро­кодил.— Но в соответствии с нашими ритуалами свежей могилке нужна искупительная жертва. При этом вынуж­ден заявить откровенно, что наиболее желательна чело­веческая.

— Вы... вы с ума сошли! — закричал Опрокиднев.— Где я возьму вам жертву?!

Возникло тягостное молчание.

— Эта... как вы ее назвали... Шараруева...— пробур­чал большой крокодил.— Она вам очень нужна?

— Шараруева исключается: она меня любит.

— Вот и прекрасно. Пусть тогда принесет себя в жертву.

— Нет-нет!

— Хорошо... а этот... ваш враг... Промышлянский...

— Враг,— согласился Опрокиднев,— но не до такой степени.

— Не может быть, чтобы у вас в институте не наш­лось подходящей жертвы,— сказал большой.

— Жертв у нас много,— ответил Опрокиднев.— Эду­ард Фомич Буровин-—жертва честного отношения к ра­боте. Мой друг Курсовкин — жертва семейной жизни. Аабаев — постоянная жертва «Спортлото». Наши жен­щины — все как одна жертвы своей необузданной влюб­ленности в меня, их переполняют чувства, мешая им, а заодно и мне правильно ориентироваться в таблице умно­жения, отсюда грубые ошибки в расчетах. Но ни одну из этих жертв не назовешь искупительной. Более того. В на­шем институте каждый год приходится хоронить сотни расчетов. Если на каждую могилку приносить в жертву исполнителя, то институт вымрет в обозримый истори­ческий период. А если этот обычай перекинется из на­шего института в другие учреждения, занимающиеся теми или иными расчетами, в конечном счете в жертву будет принесен прогресс!

— Если вы никого не найдете,— произнес большой крокодил,— вам придется принести в жертву себя.— И он широко раскрыл пасть.

— Я протестую! Дайте мне морально подготовить­ся! — закричал Опрокиднев и проснулся.

Луна безмолвно освещала комнату. Портфель лежал на журнальном столике. За окном что-то ухало — воз­можно, удирали крокодилы...

Однажды Опрокиднев особенно удачно рассчитал па­ропровод высокого давления и получил за это отпуск в августе месяце.

Много всего повидал в своей быстротекущей жизни техник Опрокиднев, но, как ни странно, еще ни разу не посещал Кавказа.

И Опрокиднев вылетел на Кавказ. Он выбрал это местечко еще и потому, что имел тайное намерение на некоторый период забыть женщин родного института и закрутиться в вихрях настоящего, крупного лирического чувства. Аабаев и Джазовадзе, а также Эдуард Фомич Буровин и лично товарищ Курсовкин неоднократно ин­формировали его о том, что на Кавказе проживают совсем другие женщины. Вернее, проживая на Кавказе, они становятся совсем другими. В походке у них появля­ется что-то от жеребенка, взгляд дымится, плечи разла­мывают хрупкий кокон сарафана, и золотистые волосы развеваются по ветру при любой погоде. Покорить такую женщину можно только за счет небывалой отваги и пол­ного безрассудства. Быстрота и натиск, острая конку­ренция смуглых юношей, может быть, даже звон кинжа­лов в ночи и конский скок на горных тропах, и не без блеска ледников, не без мерцанья эдельвейсов с хру­стальной капелькой росы на бледно-синих лепестках — вот программа-минимум, которую наметил Опрокиднев одним небольшим усилием своей незаурядной мозговой системы.