Славомир Мрожек - Хочу быть лошадью - Сатирические рассказы и пьесы

В этот день он решил взглянуть правде в глаза. Уже приблизительные измерения, сделанные дома в его элегантных апартаментах при опущенных шторах, — показали все. Больше обманывать себя было нельзя. Он рос.

Вечер он провел, словно парализованный, в кресле, за стаканом грога, неподвижно уставившись в фотографию своего отца, тоже лилипута. Утром срезал каблуки. Он надеялся, что этот процесс имеет преходящий характер, что, может быть, позднее наступит регресс. На некоторое время срезанные каблуки помогли. Но однажды, когда в присутствии старого гримера он выходил из гардероба, нарочно выпятив грудь, он набил себе на лбу шишку. В глазах последнего он прочел насмешку.

Почему он рос? Почему вдруг, после стольких лет, его гормоны проснулись от летаргического сна? В отчаянии он бросался из одной крайности в другую, гулял ночи напролет, пил целыми наперстками для того, чтобы заглушить свое горе. Но безжалостное время неуклонно прибавляло к его росту миллиметр за миллиметром.

Замечала ли это труппа? Этого он не знал. Он видел, как в закоулках кулис старый гример шептался с актерами, но стоило ему приблизиться, как шепот умолкал и начинался обмен банальными фразами. Наш герой внимательно следил за выражением лица своих коллег, но ничего не мог прочитать. На улице все реже пожилые дамы обращались к нему «мальчик». Как-то кто-то впервые сказал ему: «Прошу вас». Он вернулся домой, упал на маленький диван и долго лежал неподвижно, уставившись в потолок. Но вскоре он должен был изменить положение, потому что ноги его одеревенели — они свешивались с диванчика, который уже стал для него коротким.

Наконец у него не осталось никаких сомнений, что его коллеги по театру обо всем догадывались. Он заметил, что восторженные рецензии стали появляться все реже. А может быть, это только его разгоряченное воображение усматривало повсюду сочувствующие или злорадные взгляды? К счастью, дирекция не изменила к нему своего отношения. В «Болеславе Смелом» он все еще имел огромный успех, хотя и не такой, как в «Гамлете». Как всегда, ему доверили главную роль в новом спектакле, который в скором времени должен был быть объявлен в афишах.

Весь репетиционный период он очень мучился, но до премьеры дело дошло уже без особых трудностей. Он сидел перед зеркалом, не смотря в него, уже загримированный, готовый к выходу. Раздался звонок помощника режиссера, он грузно поднялся и… разбил головой висевшую под потолком лампу. В смущении он посмотрел на дверь. В коридоре, как нарочно ярко освещенном, стояла почти вся труппа. Это были его товарищи актеры, в большинстве люди очень способные, но которых он всегда оставлял на два сантиметра позади. Несколько минут они молча смотрели ему в глаза.

Итак, с театром он должен был расстаться. Он хватался за различные профессии, менял их по мере того, как увеличивался его рост. Некоторое время был статистом в Театре юного зрителя, потом мальчиком на посылках. Был стрелочником на трамвайной линии. Стоял неподвижно на перекрестке в кожухе — человек среднего роста. Но жил он, главным образом, распродавая вещи, приобретенные в период преуспевания. Он вырос еще немного и остановился.

Сколько он выстрадал? Что перечувствовал? Фамилия его уже давно исчезла с афиш и покрылась пылью забвения. Он стал простым служащим страховой кассы.

Несколько лет спустя, в одну из суббот, в канун выходного дня, он пошел в театр лилипутов. Шло представление. Извлекая мятные конфетки из бумажек, он смеялся — было довольно интересно. После спектакля, застегивая в раздевалке свое длинное синее пальто, он хмыкнул про себя, довольный, предвкушая ожидающий его ужин:

— А эти малютки довольно забавны.

Цезарь дал знак. Поднялась решетка, и из черной дыры послышались звуки, напоминающие усиливающиеся раскаты грома. Христиане сбились в кучку на середине арены. Толпа встала с мест, чтобы лучше видеть. Хриплое рычание, катящееся, как лавина камней во время обвала, возгласы, полные восхищения, и крики отчаяния. Первая львица, быстро и мягко перебирая лапами, выбежала из туннеля. Игры начались.

Сторож Бондани Каюс, вооруженный длинной жердью, проверил, все ли звери приняли участие в страшном игрище. Он уже готов был облегченно вздохнуть, когда обнаружил, что один из львов остановился у самых ворот и, не торопясь выходить на арену, спокойно ест морковку. Каюс разразился проклятиями, поскольку в его обязанности входило наблюдать за тем, чтобы ни один хищник не кружился по арене бесцельно. Он приблизился ко льву на расстояние, предусмотренное правилами безопасности и гигиены труда, и ткнул льва жердью в ягодицу, чтобы раздразнить его. К удивлению Каюса, лев только повернулся и махнул хвостом. Каюс ткнул его еще раз, немного сильней.