Славомир Мрожек - Хочу быть лошадью - Сатирические рассказы и пьесы

— И только теперь кончили?.. — осведомился я язвительно.

— Это было очень трудно, сударь. Вот вы знаете, что такое «адекватный»? А там было и похуже.

— Позвольте, а первая мировая война?

— Меня не взяли.

— Вы какой-то смешной! Такой поворот, такой колоссальный скачок, Веймарская республика, плебесциты…

— Вы думаете, что это так просто. Мы в девятьсот десятом не очень-то знали, что такое цеппелин. Не шибко. Только когда у меня получилось «велосипед» и «зелень», вы знаете, иначе говоря — растение, — только после этого меня осенило.

— Ну, вы меня просто бесите! Кризис в двадцать девятом… а вы все с этим ребусом?..

— Может, я не очень способный, или, может, вы думаете, что у меня было очень много времени? Но ведь я должен был работать и решал его главным образом вечерами.

— А Гитлер вас не коснулся? А Испания? Что вы делали тогда?

— Но я же вам говорю, что все это я решал сам. Было много иностранных слов.

— Вы Соломон, — издевался я холодно. — Вы, наверное, и во время второй мировой войны над этим сидели? Вы Эйнштейн, но атомную бомбу не придумали. Не сумели!

— Я над ней не работал. Вы думаете, старому человеку все это так легко? Все, что я знал в школе, все забылось, и заботы уже другие. Но могу сказать, что я не отступил.

Я смеялся громко, издевательски. Он спохватился, встал и сказал:

— Не смейтесь, пожалуйста, не я выдумал бомбу, но что поделаешь? В девятьсот четырнадцатом меня забраковали, но все равно мне попало рикошетом в голову, только значительно раньше, в Чарногуже. Вы смеетесь, но человеческую мысль надо уважать, сударь. Вот он — ребус. Мысль человеческая не погибла.

Сегодня утром, когда я выдвинул средний ящик стола, чтобы взять очки, я увидел, что в нем живут маленькие люди. Между футляром для очков и конвертом с фотографиями стояла крошечная, но очень милая молодая пара. Он — величиной в половину моей ладони, улыбающийся, с ясными глазами, она — с мой безымянный палец, изящная и золотая. Ее волосы, напоминающие блестящую стружку, были сзади собраны и спускались на плечи. Они смотрели друг другу в глаза, и в ту минуту, когда я выдвинул ящик, испуганно повернули головы в мою сторону и должны были высоко их поднять, чтобы взглянуть на меня. Я был для них большим, как бог, и могучим. Я улыбнулся, и моя улыбка должна была явиться для них чем-то вроде смены погоды на небе. Взявшись за руки, они приблизились на несколько сантиметров к моей грудной клетке, закрытой синим шерстяным свитером, в который упирался выдвинутый ящик. Под ногами у них шелестел иллюстрированный еженедельник, которым было выстлано дно ящика. Я наклонился, понимая, что каждое мое движение может быть для них землетрясением. Я не мог заметить выражения их глаз, потому что они были слишком малы: как темные зернышки. Они откровенно рассказали мне, что у них большие неприятности. Ее мать не хочет дать согласия на их брак. Я понял, что им была нужна моя помощь.

Я только что позавтракал и был в прекрасном настроении. В моем ящике скрывались миры, чувства, проблемы. То, что я увидел именно эту пару, было чистой случайностью. Оказалось, что у них здесь есть близкие и дальние родственники, что живут они в маленьких домиках, тоже расположенных в моем ящике, что там есть даже маленькая улочка, а может быть, что-то большее. Во всяком случае, мой ящик всегда был полон тоски, любви и антипатий, что я обнаружил с большим удивлением. У них были свои дела, а внезапно найденная связь между их жизнью и моими руками, моим голосом, мною доставила мне громадное, никогда еще не испытанное удовольствие. Ведь я неожиданно стал огромной силой, которая, случайно вплетаясь в ход их переживаний, могла на них влиять. Они были так малы, что, в сущности, были для меня просто ничем; я же мог быть для них всем.

Повторяю, я был в превосходном настроении и сразу же занялся их просьбами: я обещал поговорить с матерью золотоволосой малютки. Меня уже заранее радовало то, каким громадным авторитетом буду я для нее. Внимательно всмотревшись в ящик, я заметил там горизонт, о существовании которого в этой маленькой коробке и не подозревал. Я был с ними ласков и дружелюбен. Начинался чудесный августовский день. Я шутил, смеялся и даже подошел к зеркалу, чтобы увидеть свои глаза — серо-зеленые, неприлично большие по сравнению с изяществом их маленьких, похожих на зернышки, глаз. Наконец, деликатно дав им понять, что должен уйти, я отправился в город.

В кафе я встретил кое-кого, кто считал, что в отношении меня лучше заблуждаться. В это время небо заволокли тучи и пошел дождь. Потом, когда я возвращался домой, дождь уже не шел, но на плохо мощенной улице остались лужи. Проезжающий грузовик разбрызгивал жидкую грязь. Я стал к стене, но, увы, мои новые светлые брюки, которые я так берег, оказались забрызганными.