Алексей Слаповский - Талий

Литкин показал, рассказал, потом познакомил со своим музеем, среди прочего похвастался прялкой, на которой пряли двести лет назад немецкие колонистки, может даже и гроссмуттер — или как там? — самого Юрия Адольфовича. Грустно побыв здесь два дня, Юрий Адольфович на прощанье вручил Литкину двести марок. Тот от неожиданности даже стал отказываться. «Вы работали для меня», — сказал Юрий Адольфович. «Вообще-то конечно», — спохватился Литкин — и тут же предложил Кремеру увезти на память прялку — всего за тысячу марок. Кремер отказался: прялка есть предмет исторической ценности и ее могут отобрать на таможне. А вот если бы вы будете иметь готовность составить что-то вроде родословного древа рода Кремеров на основе архивных материалов, ваш труд будет оплачен в не меньшей мере, чем прялка. «Яволь!» — сфамильярничал Литкин, крепко пожимая руку Юрия Адольфовича, крепко и радостно — потому что в этот-то момент его и осенило, какие перспективы раскрываются перед ним.

Работа закипела. Через полгода он получал уже десятки, сотни писем, на него работали четыре симпатичные девушки, взятые в штат музея — причем не на казенный городской кошт, а за счет немецкого гранта, который Литкин выбил, доказав перспективность и бескорыстность своего проекта. Насчет бескорыстности он, конечно, приврал: за роскошно оформленные и подробные (с некоторыми лишь пробелами для достоверности) родословные, уходящие корнями в век матушки Екатерины, на имя Литкина в одном из банков Франкфурта-на-Майне поступали регулярно хорошие деньги (счет он открыл лично, съездив в ФРГ для налаживания контактов с немецкими землячествами). Он научился оформлять документы на вывоз фамильно принадлежащего имущества, и благодарные немцы, приезжавшие регулярно, увозили и прялки, и подлинные предметы быта: старинные стулья, занавесочки из знаменитой сарпинки, детские люльки, умилительные олеографии, часы, табакерки — и т. д, и т. п., — все это Литкин частью отыскивал и покупал по дешевке, частью производил в бывшей часовой мастерской, куда заманил умельцев, по образцам делавших любую вещь и профессионально старивших ее.

Но это все присказка, кончившаяся, правда, ссорой: Литкин еще не кончил рассказывать о своих успехах, а Талий, которого он угостил крепким виски «Джей-Скотч», охмелевший, взял вдруг Литкина за грудки и стал кричать: зачем ты, гад, мне рассказываешь это с таким видом, будто уверен в моем одобрении? А я не только одобряю, но и презираю тебя, сволочь, скотина!.. Ну, и многое другое.

Литкин ничуть не обиделся, задушевно попрощался и просил оказать честь приехать в гости. То есть он, Литкин, просто заедет в следующую субботу да и увезет его к себе: всего-то час езды. На его машине, конечно, которую он из Германии привез. На любой другой — два.

И заехал. У Наташи день был весь загружен, она не смогла, а Талия просто выпроводила: нельзя же целыми днями дома сидеть!

Талий ожидал, что Литкин будет хвастаться какими-нибудь трехэтажными хоромами, богатым убранством дома, красавицей женой и гениальными детьми-наследниками: всем, что положено такому человеку, как он. Но ничего этого не оказалось. Хоромы, правда, были, но недостроенные. Жилой, в сущности, была только одна комната.

И это была странная комната.

В ней были только кровать, шкаф, круглый стол посредине, кресло и стул. Кровать при этом наискосок, изголовьем в угол. Шкаф — боком. Стол — нелепо впритык к кровати. Стул загораживал кресло.

— У меня полно мебели, — сказал Литкин. — У меня еще квартира есть, три комнаты забиты, жить нельзя. В чем проблема? Для каждой вещи должно быть свое место. Ты знаешь, отчего мы болеем, отчего наши депрессии и так далее? Во-первых, оттого, что сами живем не там, где надо. Во-вторых, вещи вокруг нас — не на месте. Они высасывают из нас энергию! Я для дома место искал — год. А теперь буду его заселять — по одной комнате, по одной вещи. Морока! Пока только для кровати место точно нашел. Гляди!

Он взял с подоконника какую-то рамку, согнутую из медной проволоки и укрепленную на штыре, стал ходить с рамкой по углам. Она оставалась неподвижной. У двери тихонько колыхнулась.

— Сквозняк, — сказал Талий.

— Погоди, погоди! — пообещал Литкин.

Он провел рамкой над кроватью — и она вдруг тихо, медленно завертелась вокруг своей оси.

— Видишь? — торжествующе спросил Литкин. — Только здесь место для кровати! Именно так, головой на север. Я сплю — как ангел! — Но тут же загрустил. — А эти уроды, — пнул он ногой шкаф, — никак не хотят встать на свое место. Уже месяц тут живу, все переставляю, переставляю, — никак! Но я добьюсь, потому что результат того стоит! Выпьем?