Алексей Слаповский - Мои печали и мечты (Сборник пьес)

АЗАЛКАНОВ, герой не нашего времени, около 40 лет

НЕВЕСТА, юна, глупа, практична

РАНЯЕВА, мать невесты, около 40 л., знает жизнь насквозь

ВОТКИН, пенсионер-цветовод

МИНУСИНСКИЙ, друг жениха и тайный недоброжелатель

РОЗОВ, друг жениха, вечный пионер

ЕЛЕНА, всеобщая любовь

ДЖОН ДАУНЗ, как бы американец, нарочито глуп

САША, юноша

МАША, девушка

ВАСЕНЬКА, молодой человек, будущий хозяин всего

Обширный чердак старого дома. Полосы света сквозь щели. Валяются всякие вышедшие из обихода предметы быта. Есть и странные вещи: например, несколько клубных деревянных кресел, разномастные стулья, перед ними что-то вроде сцены-помоста; это похоже на разгромленный маленький театральный зал. Пол чердака засыпан керамзитом, он скрипит и хрустит при каждом шаге — если не идти по поперечным балкам, валяющимся доскам, кускам шифера. Сбоку дверца, в ней небольшое окошко, через него-то в основном и освещается чердак. Виден люк на крышу, к нему ведет лесенка. И вот люк открывается, спускается юноша с сумкой. Ставит сумку, протягивает руки вверх.

САША. Не бойся, лестница крепкая. Ну?

Появляется МАША. Саша подхватывает ее на руки, целует, опускает. Достает из сумки магнитофон, включает. Ритмическая музыка.

МАША. Тише! Тише, что ты?

САША ( убавил звук ). А в чем дело? Дом нежилой. Дверь на чердак кто-то наглухо заколотил, засовы навесил, замки. Сюда никто не войдет.

Прибавил звук. Танцует. Приглашает ее к танцу. Она не сразу, но вступает. Азарт танца. Он сбрасывает с себя рубашку, размахивает ею. Маша остановилась. Он выключил музыку.

МАША. Под эту музыку наши бабушки и дедушки прыгали. Ей сто лет.

САША. А я люблю все старое. Я люблю вспоминать, но мне еще нечего вспоминать. Зачем живут люди? Чтобы быстро, быстро, как можно быстрее состариться — и начать вспоминать. Лет через двадцать я со слезами буду слушать то, что все слушают сейчас. А сейчас слушаю это. Мне кажется, я тоже жил в том времени, хотя меня тогда еще не было. Понимаешь, я слушаю, как будто мне уже лет сорок — и молодость прошла, и вот была эта музыка, под которую я танцевал когда-то с красивой девушкой. А наше время вижу так, будто мне семьдесят, будто пятьдесят лет прошло. И я наяву вижу ту, которую любил пятьдесят лет назад. Боже, как она была красива, как хороша, как я мог не умирать от счастья, дурак такой, рядом с ней? Я не понимал своего счастья!

МАША. Ты — не понимаешь?

САША. Я понимаю. Но понимаю — когда гляжу из будущего. Если смотреть на сегодняшний день из сегодняшнего дня — понять ничего невозможно. А вот когда прошло пятьдесят лет!.. Какая прекрасная тоска: все позади — и любовь, и юность! Как было хорошо!

МАША. Значит, тебе семьдесят? Ну, и что я буду делать с таким стариком?

САША. Что старушки делают? Сидеть рядышком и вспоминать. Присаживайся.

МАША. Ну и пыли здесь! А это что за стулья? А там что-то такое… На сцену похоже.

САША. Может, здесь был подпольный клуб диссидентов. Не знаю. ( Стирает пыль .) Ты садись, садись, старушка, в ногах правды нет. К тому же — варикозное расширение вен, левосторонний паралич, сядь, сядь, болезная моя!

МАША. Фу, какие ты гадости говоришь!

САША. Ну что, старушка, вспоминаешь? Помнишь, как мы залезли на чердак пятьдесят лет назад? Помнишь, мы решили пожениться — верней, просто пожить вместе, без всяких формальностей. Узнать друг друга. Конечно, подальше от родителей. Но где? Снять квартиру — дорого. И мы решили поселиться здесь.

МАША. Ты серьезно?

САША. Тебе сначала не понравилось. Пыль, грязь. Но мы устроили райский уголок. Старый широкий диван, два стула, стол — что еще нужно?

МАША. А где это?

САША. Вон там, в углу. Там кто-то жил.

МАША. Еще зараза какая-нибудь.

САША. Помнишь, ты сказала: «Еще зараза какая-нибудь!» А я повел тебя туда, мы постелили чистые белые простыни, мы навесили полог из белого тюля — и увидели, что у нас райский чертог любви! ( Включил магнитофон. Лирическая музыка. ) Вспомни, вспомни! Страна корчится в судорогах переходного периода, коррупции, организованной и неорганизованной преступности! Плевки народного гнева устлали тротуары, портреты политиков, ковры дворцов и кафель вокзальных сортиров — все! Деваться некуда было от этих плевков, от криков гнева и восторга! А мы делись. Как мы любили друг друга, ты помнишь? На чердаке было душно, мы ходили голые, обливаясь потом, и вытирались простынями…