А.Дж. Беттс - Зак и Мия

– Ах, ты теперь заделалась экспертом?

Я уже с некоторым трудом держу равновесие, приходится допрыгать до ближайшей ветки и держаться.

– Я не эксперт. Но знаю, что можно еще раз пройти химию и сделать еще одну пересадку. Или не одну. А сколько понадобится. Сейчас еще научились как-то пролечивать стволовые клетки. Говорят, результаты обнадеживающие.

– Неужели?

– И медицина не стоит на месте. В Европе и Штатах испытывают новые лекарства. Есть куча вариантов…

– Это не варианты, Мия, это все отсрочки.

– Ну и что, что отсрочки! – мой голос чуть надламывается, потому что я начинаю злиться. На него. За него. – Соглашайся на отсрочки, пока не найдется способ тебя вылечить!

– Все люди рано или поздно умирают, Мия.

– Но не у всех есть выбор – умереть рано или поздно. У той тетки, что свалилась в томатный соус, не было выбора. Она просто упала, и наверняка сопротивлялась до последнего вздоха.

– Она бы все равно потом умерла.

– Сэм бы сопротивлялся, если бы у него был выбор, – Зак отшатывается при звуке этого имени, и я хватаюсь за это. – Если бы Сэму предложили на выбор сердечный приступ за рулем или еще один курс химии, он бы выбрал химию, просто на всякий случай, потому что вдруг бы оно сработало и подарило ему еще сорок лет серфинга и бильярда, и…

– Шанс Сэма было всего десять процентов.

– Да блин, дай мне десятипроцентный шанс выиграть в лотерею весь мир, я бы сыграла на все!

– А я не азартный человек.

Это и так понятно. Иначе бы не было этого разговора. Он просто посмотрел, что ему выпало, и сбросил карты. Этому нечего противопоставить. За всем, что он говорит, стоят математика и логика. За всем, что говорю я – бурные эмоции, и больше ничего.

Вестись на эмоции всегда было глупо. Тем более что меня изрядно заносит. Но я страшно хочу, чтобы Зак не умирал. Чтобы он жил дальше. Чтобы он был рядом. Мне даром не нужен этот мир без него.

Теперь эмоции меня захлестывают, и, провались оно все, я буду реветь. Вцепившись в ветку, я разрешаю страху, горю и боли литься наружу.

– Слушай, ну прекрати.

Он меня презирает, но я не могу остановиться.

– Почему нельзя просто посидеть на заборе, не выслушивая душеспасительных нотаций? Это вообще не твоя история, Мия. Все люди однажды умирают.

– Но если есть выбор – рано или поздно, – почему не выбрать поздно? Сэм бы выбрал…

– Сэм сейчас уже где-нибудь в Индонезии.

– Да нет же! Он…

– Что? В раю? Гоняет шары с Элвисом?

Я зажмуриваюсь и сжимаю в руке ветку, словно пытаясь выжать из нее подсказку. Кисть сводит, и рука дрожит, и тут до меня наконец доходит, что такое смелость.

Смелость – это не двигаться с места, когда хочется развернуться и убежать. Смелость – это взять себя в руки и посмотреть в лицо своему страху. Открыть глаза и не отводить взгляда – от болезни, от протеза, от друзей, от парня, который может разбить твое сердце. Не отводить взгляда, потому что страх должен сдаться первым.

Я открываю глаза. Ночь больше не кажется такой уж непроглядной.

– Он здесь, – говорю я. – Сэм здесь.

Силуэты деревьев кажутся толпами призраков. За спиной Зака сверкают глянцевые стволы банксий.

Я вспоминаю пластмассовую звездочку, которая помогала мне держаться в темноте.

– Он везде, – продолжаю я. Потому что это правда.

– Сэм умер в воскресенье. Знаешь, сколько еще человек умерло в этот день?

Я качаю головой.

– Тридцать девять в Западной Австралии. Четыреста три по стране.

– Откуда ты знаешь?

– На всей планете в тот день умерло примерно сто шестьдесят тысяч человек. Это сто одиннадцать в минуту.

– Но зачем ты…

– За всю историю человечества, как думаешь, сколько людей умерло?

– Не представляю.

– Угадай.

– Не хочу.

– Вообще-то я тоже не знаю цифры, но представь нескончаемую череду похорон, кремаций и ритуальных спусков тел на воду Ганги. И я это к чему. Если каждый человек, кто когда-либо умер в истории, сейчас находится, как ты говоришь, «везде», откуда нам до сих пор есть чем дышать?

Дышать действительно становится все труднее, но я напоминаю себе, что я здесь не одна. Сэм здесь. Дедушка с бабушкой здесь. Призраки всех, кто мне дорог, со мной и во мне, всегда. В ветке, за которую я держусь, вибрируют необъятность тех, кто ушел.

– Представь, что вам с Сэмом удалось поменяться местами на день. Типа, ты на день стал прахом, а Сэм тобой – восемнадцатилетним чуваком с капризным костным мозгом. По науке так не бывает, я в курсе, не надо перебивать. И даже в Диснейленде так не бывает, но неважно, просто представь: вот Сэм просыпается, и у него впереди целый день жизни.