Мне хочется орать на бегунов под окнами. Мне хочется ломать им ноги, выдирать клочьями волосы. Почему им так повезло? И, главное, они даже не знают, насколько им повезло! А эти, толкающие педали обеими ногами? Я хочу вставлять им палки в колеса! Я хочу врезать каждому, кто имеет наглость быть счастливым.
Триша при разговоре теребит цепочку. Я гадаю, что она делает со своей яростью. Наблюдаю за ее лицом, за пальцами, но ярости нет ни в мимике, ни в жестах. Или она так круто притворяется?
Она смотрит на меня и протягивает тарелку с оладьями.
– Попробуй. Это единственное, что я умею готовить.
Вязаная крючком скатерть, оладьи на завтрак, болтовня ни о чем – что, если это все притворство?
Может, Зак тоже только притворяется нормальным? Если да, то мир им должен по Оскару. По стоячей овации.
Я пытаюсь им подражать и делаю смелый глоток кофе. Он слишком крепкий, но я не жалуюсь. Добавляю молока. Держу язык за зубами. Считаю до десяти. До двадцати. Повторяю их движения: как они размазывают масло и сироп, как педантично отрезают от оладьев ломтики, как подставляют солнцу щеки. Я тоже довольно щурюсь на солнце и изображаю улыбку. По-моему, они мне верят.
Перед выходом я крашусь блеском для губ, чтобы хорошая мина вышла убедительнее. Сегодня нужно не терять лицо, ради Зака, потому что похороны друга – не место для моих проблем. Я просто составляю компанию.
Прямо в море, метрах в пятидесяти от берега, мужчины и женщины сидят на досках для серфинга, свесив ноги в воду. Они легкая добыча, но я думаю, что даже у акул есть кодекс чести.
Служба происходит прямо там. Мы с Мией сидим чуть выше, в дюнах. Она постоянно увязает в песке.
Наконец, она раздраженно отбрасывает костыли.
– Не, безмазняк.
– Надо замутить костыли на гусеницах.
Она плюхается на песок, я опускаюсь рядом.
– Зак, нет, иди к ним. Все пропустишь.
– Кто бы говорил!
– Ну… я проделала большую часть пути.
Если честно, я просто не хочу оказаться среди людей. Это какие-то друзья Сэма, которые знали его до болезни. Я так и вижу, как они будут говорить: он был хорошим другом.
Я буду чувствовать себя лишней.
– Да иди уже. Он бы хотел, чтоб ты был с ним.
– Кто, Сэм? Да он уже на полпути к Ротто.
Мия округляет глаза.
– Не говори так, ты чего?
– Он нас не слышит.
– Тсс. Конечно, слышит!
– Сэм! – кричу я, пугая прохожего. – Счастливого пути, чувак! Пришли открытку из Индонезии!
Мия толкает меня локтем в бок.
– Слышь, Сэм! Помнишь пациентку из второй палаты? Ну эту злюку, которая дерется как девчонка?
Мия натягивает полотенце на голову. Я толкаю ее плечом.
– Сэм передает привет.
Она спрятала лицо, и я не вижу ее реакции.
Я перекинул через забор достаточно трупов, чтобы знать наверняка: когда ты умер, от тебя ничего не остается. Ни музыки труб, ни воспарения духов. Овцы не попадают в рай, козы не попадают в ад. Это просто плоть, она остывает и скоро станет очередным звеном пищевой цепочки, где ничего не пропадает зазря. Нет ничего загадочного ни в смерти, ни в том, что после нее. Просто нет ничего. То, что осталось от Сэма, дрейфует в водах Лувинского течения в северо-западном направлении, становясь пищей для рыб и их отходами.
– Бабушка после смерти меня навещала, – раздается из-под полотенца. – Просыпаюсь как-то ночью, а она стоит.
– Как живая?
– Я только силуэт видела. Но точно знала, что это она. Что она пришла меня проведать. И я ее позвала, а она стала пятиться, пятиться и потом просто испарилась. Короче, я не знаю, Зак, что там после смерти, но что-то есть. Как будто на время зависаешь, исчезаешь не до конца. Бывает, что в комнате аж воздух густой, чуешь присутствие. Так что Сэм еще тут.
– Тогда поиграй с ним в бильярд!
Мия топает здоровой ногой.
– Сэм здесь, и он видит, что ты ведешь себя, как последний дебил.
Я ржу. Хоть в чем-то она права. Затем, откинувшись назад, я смотрю на море. Я благодарен, что все так вышло. Что я на пляже, что мне доверили машину, что рядом Мия, и что она пытается быть доброй.
– Мне будет его не хватать, – признаюсь я, глядя в океан. – Он предлагал научить меня серфингу. Надо было соглашаться.
Нас обходят две девушки в бикини, о чем-то шушукаясь на ходу. Мия их узнает, не снимая с головы полотенца, и тут же ложится на песок.
– Мия, ты чего?
– Не произноси мое имя.
– Ты их знаешь?
– Они меня знают. Они из моей школы.
Девушки проходят чуть дальше и усаживаются на пляже. Мия делает в полотенце щелочку и подсматривает за ними.
Читать дальше