Александр Горшков - Отшельник. Роман в трёх книгах

И, совершив уставное начало, стал служить в тесной пещерке у древних святых образов. А беглецы устроились вокруг пня срубленного дерева на берегу, записывая корявым почерком приходившие на память имена. Заполнив листочки, они отдали их отцу Игорю, а сами стали рядом, неуклюже крестясь, глядя во все стороны.

— Еще молимся о рабах Твоих, — возгласил отец Игорь и, взяв листочки, начал читать:

— Кирпича, Кургана, Ушастого, Хмыря, Гниду, Бандерона, Арапа, Муху, Бороду и всех, кто в законе…

Он взял другую записку и ужаснулся еще больше:

— Хирурга, Шайбу, Махна, Дагу, Циклопа, Татарина, Туею…

— Вы в своем уме? — обратился он ко всем троим, остановив службу. — Вы кого тут записали?

— Как велел начальник, — за всех ответил Ушастый, кивнув на старца, — записали всех: братву, дружбанов, себя… А, забыл еще добавить Семгу, Храпа, Луну…

И он хотел взять листочки назад, чтобы дописать, но отец Игорь не дал.

— А у вас что, нормальных человеческих имен нет? Или забыли при этой своей жизни? Братки тоже без имен обходятся?

— Обходятся… — растерянно ответил Ушастый. — У нас ведь больше погоняйла приняты, кликухи то есть… А все имена — для следака, прокурора. Вместе с фамилиями, годом и местом рождения, и всем прочим.

Отец Игорь хотел возмутиться снова, но понял, что перед ним стояли люди, не наученные ничему духовному, оторванные от церковной жизни, вырванные из нее. Он снова достал свой блокнот и протянул беглым.

— Как тебя зовут? — обратился он к Кургану.

— По паспорту звался Владимир, — буркнул тот.

— Значит, Владимиром должен быть всегда и везде: и на зоне, и перед Богом, — строго сказал отец Игорь и взглянул на Кирпича:

— А ты по паспорту кто?

— Денис.

— А меня Юркой зовут. Юрием, — не дожидаясь вопроса, сказал Ушастый.

— Так и пишите: Владимир, Денис, Юрий. А потом всех своих дружков: «циклопов», «гнид», «хмырей», «мух» и прочих точно так же — по именам.

— Начальник, — застонал Ушастый, — святой отец, да они сами своих имен не помнят. Все имена с фамилиями и отчествами — у прокурора и в суде. А у нас все просто, по-нашенски, по-людски: Ту ея, Шайба, Семга…

— Это как раз не как у людей. Клички или, как вы называете, погоняйла — у кого угодно, только не у людей. Ваши имена на небе написаны! Какой позор терпят ваши Ангелы Хранители, когда вы обращаетесь друг к другу по бандитским лагерным кличкам, как смеются над ними бесы. Переписать заново! И не забудьте родителей своих, близких людей.

Все трое снова вышли наружу и примостились вокруг пня.

— Ну что, братва, давай вспоминать. Чувствую, что мы отсюда не скоро возьмем на рывок. Влипли…

Совершив молебен, отец Игорь стал читать молитвы перед исповедью.

— Называйте свои человеческие имена, — строго сказал он беглецам, на что те произнесли их тихо, безропотно.

Первым под епитрахиль смиренно опустился сам старец. Но перед этим он подошел к беглецам и перед каждым склонил голову, прося прощения. Потом, положив правую руку на Святое Евангелие, он горько заплакал и стал перед священником открывать Богу свою душу.

— Во комедия, — хмыкнул в недоумении Курган, — плачет, как дитя малое… Нам-то, ладно, есть в чем каяться, а ему? Что можно такого натворить, чтобы вот так соплями хрюкать? Сидит здесь бирюком, кукует: ни водки, ни баб, ни в карты порезаться, ни словцом с кем перекинуться… А плачет, натворил что-то…

— Может, совесть старого заела, что пожрать нам не дал ничего, кроме орешков, — тихо высказался Ушастый. — Сам, небось… курочку… сальца…

— Заткнись, — Кирпич локтем стукнул его в бок.

Прочитав над старцем разрешительную молитву, отец Игорь повернулся к остальным, ожидая их готовности исповедаться. Но те молчали, переминаясь с ноги на ноги.

— Начальник, святой отец, — промямлил Кирпич, — а нам что? Тоже?.. Вот так же?

— Нет, — ответил отец Игорь, — вам не так же. С вами строже, потому что у вас все по-другому было.

— Но мы не сможем, век свободы не видать, — Кирпич кивнул на старца. — Мы же не бабы, чтобы слезы лить и все такое… мы же…

Он осекся. Все тоже молчали. Наступила тишина. Слышно было лишь, как ветер гудел наверху оврага да противно жужжала большая зеленая муха, попавшая в паутину. Старец подошел к беглецам и повернул их лицом к той самой мухе.

— Это правда: вы не бабы. Слезы лить таким героям не к лицу. Вам выть надо, кричать криком, чтобы Господь услышал и пришел на помощь. Вы глупее этой мухи. А муха умнее вас троих, вместе взятых. Она жужжит, потому как по-другому не может сказать, что запуталась в паутине, просит ее освободить. А вы — вот эти дохлые мухи, из которых паук высосал все, что нужно.