Игорь Ковлер - Проклятие Индигирки

О завозе руды на фабрику ему по секрету рассказал сосед по дому – директор этой самой фабрики. На вопрос, можно ли на этом оборудовании активно обогащать золотую руду, тот, сунув руки поглубже в карманы и повернув доброе губастое лицо, сказал: «Можно, все можно. Только начнется черт знает что. Не лез бы ты в это».

«Валентин прав, – думал Перелыгин, – можно сделать сильный ход против Сороковова. Это не возня вокруг нового прииска, тут игрушки кончаются. А что начинается? – Он улыбнулся, глядя в окно. – Загадочная связь времени и событий, в которой прошлое из чужой жизни проступило сквозь пласты лет и стало влиять на них, вовлекать в свое неожиданное вскрытое пространство – объединять, разъединять, вынуждать спорить, бороться. А причина в летнем дне, которым Данила Вольский, поднимаясь по притоку никому не известной речки Унакан, нашел золотую жилу; ну, или уж совсем в древних временах, когда здесь кипела и бурлила земля, пучилась будущими горами, из раскаленных недр извергалась огненная лава с каплями расплавленного золота; изверглась, застыла, окаменела мутным кварцем, выломилась на поверхность после древнего землетрясения, заросла лесами, а мимо побежала веселая речка Унакан.

Мельников сбросил куртку, оставшись в сером костюме; вместо сорочки – водолазка ярко-лазоревого цвета. Безупречно подстриженные темные волосы слегка касались воротника пиджака. Привлекательное скуластое лицо с широким подбородком чисто выбрито, протерто хорошим одеколоном.

«Человек с рекламы», – глядя сбоку, подумал Перелыгин.

Карьера Мельникова складывалась удачно в контрразведке крупной Уральской области. Он честно служил стране. Получил даже орден и досрочное повышение в звании. Но потом случился любовный роман. История получила огласку. Он не остался с прежней женой, схлопотал «строгача» по партийной линии и мог «загреметь» из органов. Но ему помогли, отправив с глаз подальше.

На карьере был поставлен жирный крест. Служба в Городке проходила тихо: шпионы сюда не забирались; мужики глушили спирт, утверждаясь в крепости Советской власти. Золотишко подворовывали. Но с его хищениями боролась ОБХСС. Безопасности государства со стороны Золотой Реки угроз не наблюдалось: люди зарабатывали деньги, покупали машины и квартиры, летали отдыхать, охотились, рыбачили, женились, разводились, растили детей. Из преступности – бытовуха, и та в «Нахаловке».

Размышляя о службе и истории ведомства, особенно когда его принялись обвинять во всех смертных грехах, Мельников понимал, что в любой спецслужбе хватает темных дел. Любая спецслужба будет врать, убивать, сажать, свергать политиков, воровать чужие секреты, не слишком выбирая средства. Спецслужбы хронически поражены недоверием, потому что в них были, есть и будут предатели, которые слишком дорого обходятся стране. И всегда будет опасность для власти потерять контроль над спецслужбой, как у нас в тридцатые.

Хрущевским разоблачениям Мельников не верил. Ему о многом было известно – старики в приватных беседах не выдумывали. В прошлом оставалось многое, чем он гордился, но не был ему судьей. То время было другим, и люди судили друг друга по другим законам. Однако это не означало, что правду надо скрывать. Ложь из прошлого перетекает в настоящее, словно кислота, разъедает его. В результате доверие к власти едва тлеет, как угли в прогоревшей печи. Прячась от прошлого, власть теряла право на настоящее. Теперь кинулись все срочно менять, окончательно сдав на поругание свою историю – главную силу, способную и сохранить, и разрушить настоящее, похоронив самые благие надежды. Сдав эту силу желающим попользоваться ею по своему разумению, власть окончательно оттолкнула свою льдину от берега и, стоя на ней, больше не знала, куда понесет течение, как долго продлится это плавание.

Мельников протяжно вздохнул. Он и сам стоит на этой льдине, не ведая, куда она его понесет. Еще вчера он понимал, как надо действовать, за его спиной стояло могучее ведомство со сложными правилами игры, а теперь он не знает, что случится, доложи он о Сороковове.

«Рано заказывать похоронный оркестр». – Он мысленно улыбнулся, при этом на лице не дрогнул ни один мускул.

Они свернули с трассы прямо в сопки. Попетляв километров пятнадцать, въехали на одноэтажную поселковую улицу. Большинство дворов обнесены низкими заборчиками для порядка. Недавно здесь и замки были редкостью. Приперта дверь палочкой – хозяев нет. Не приперта – заходи. В хозяйстве – теплица, а у кого и банька, построенная со знанием дела. Северная баня, из которой ныряешь в снег на пятидесятиградусном морозе, делает человека банным фанатиком и ненавистником коллективных парилок с мраморными бассейнами.