Грэм Грин: Сила и слава

— Я только что с парохода. Прибыл по реке сегодня ночью. Быть может… У меня есть письмо к сеньоре, от ее большого друга.

— Она спит, — повторил мальчик.

— Может, ты дашь мне войти? — сказал мужчина со странной робкой улыбкой и вдруг, понизив голос, добавил: — Я священник.

— Вы? — воскликнул мальчик.

— Я, — ответил тот тихо. — Меня зовут отец…

Но мальчик уже широко распахнул дверь и прижался губами к его руке, прежде чем тот успел назвать свое имя.

На титульном листе этой книги стоят два замечательных имени — Грэм Грин и Александр Мень. Писатель и священник, англичанин и русский, католик и православный… Казалось бы, как далеки они за пределами книжного листа. Но так ли это?

Что подвигло отца Александра единственный раз в жизни выступить в непривычной для него роли переводчика художественного текста? Причем выступить настолько успешно, что его перевод смело можно поставить рядом с переводом такого мастера, как Наталья Волжина.

Как всегда, были повод и причина. Поводом могло послужить то обстоятельство, что тетя отца Александра, Вера Яковлевна Василевская (в семье ее звали Голя), человек верующий и весьма образованный, не то чтобы перевела, а вольно пересказала роман «Сила и слава», многое опуская и даже добавляя в текст оригинала. Брат отца Александра Павел помнит, как тот сказал ему: «Голя учинила расправу над Грином». Но это был, представляется, лишь чисто внешний толчок…

Действие романа Грина происходит в Мексике конца 20-х — начала 30-х годов прошлого века, когда в стране (где шла гражданская война между правительством, непримиримым врагом клерикализма, и добровольцами-католиками, отстаивавшими права Церкви) губернаторы штатов получили полномочия по собственному усмотрению решать взаимоотношения государства и Церкви.

Многое, описанное в романе, писатель увидел собственными глазами, когда в 1938 году посетил Мексику как член комиссии, собиравшей факты о религиозных преследованиях. Об увиденном он рассказал в книге путевых очерков с красноречивым названием «Дороги беззакония» (1939), содержащей «впечатления о маленькой части Мексики в определенный промежуток времени (весна 1938 года), вскоре после того, как в стране, которой правил президент Кальес, именем революции были учинены гонения на религию, равных которым мир не знал с елизаветинских времен».

Ну, что касается «елизаветинских времен», то тут Грин обнаружил неосведомленность. Ведь то же самое и примерно в тот же период происходило не в меньших масштабах и в нашей стране, где репрессировали и расстреливали священников, закрывали и взрывали храмы, запрещали религиозную литературу, преследовали верующих… Если в романе Грина на главной площади города, на месте разрушенного собора возвышаются огромные железные качели, напоминающие виселицы, то в центре нашей столица на месте взорванного храма после неудавшейся попытки воздвигнуть Дворец Советов вырыли бассейн (платоновский «котлован»), чтобы уж вовсе ничего не возвышалось.

Представляется, что уже близость общественного и политического климата должна была привлечь отца Александра к роману Грина. Ведь он с детства ощущал эту атмосферу гонений: мать и тетя принадлежали к катакомбной церкви, что усугубляло опасность. Он лично знал священников, которых сажали, слышал разговоры взрослых, видел, как родители отправляли посылки в лагеря…

И все же дело не только в этом.

Поездка в Мексику стала для Грина, можно сказать, переломным моментом в его мировосприятии: «С тех пор как я принял католичество, прошло уже больше десяти лет. Моих чувств вера не затрагивала, я руководствовался рассудком.

Там же, в Мексике, я впервые почувствовал веру сердцем. Среди пустых и разрушенных храмов, из которых были изгнаны священники, во время тайных месс в Лас-Касасе, которые служили без колокольчика, среди чванливых pistoleros…», — читаем в его мемуарах «Пути спасения».

И он написал роман о человеке, который несет «веру в сердце своем».

Как и все остальные произведения Грина, роман строится на антитезе и парадоксе. Центральный персонаж — безымянный священник, единственный, оставшийся в штате (остальные либо расстреляны, либо отреклись от сана, либо покинули пределы штата), личность совсем не героическая. Невзрачный, трусоватый, в минуту слабости сошедшийся с женщиной, которая родила от него ребенка, пристрастившийся к бутылке в штате, где введен «сухой закон»… Его грубовато называют «поп-пропойца», и он сам о себе говорит: «Я плохой священник и плохой человек».