Грэм Грин - Сила и слава

— Постарайтесь заснуть.

Он уже закрывал дверь, когда испуганный голос позвал его:

— Лейтенант!

— Да?

— Вы видели, как расстреливали людей? Таких, как я.

— Видел.

— Долго ли они мучаются?

— Нет-нет. Одну секунду, — ответил тот резко, закрыл дверь и зашагал назад через побеленный двор. Он вошел в участок; фотографии священника и убийцы все еще висели на стене; он сорвал их: они больше не понадобятся. Потом сел к столу, опустил голову на руки и заснул от полного изнеможения. Позднее он не мог вспомнить, что ему снилось, кроме смеха, непрерывного смеха и длинного коридора, из которого он не мог найти выход.

Священник сидел на полу, сжимая фляжку. Затем отвернул пробку и поднес фляжку ко рту. Но бренди не действовало, как будто это была вода. Он отставил фляжку и начал нечто вроде исповеди за всю жизнь, произнося слова шепотом:

— Я впал в блудный грех, — сказал он. Формальная фраза ничего не значила, вроде газетной строки, и он не чувствовал раскаяния, произнося ее. Он начал снова:

— Я спал с женщиной. — И постарался представить себе, что вопросы задает ему другой священник: сколько раз? была ли она замужем? Нет. Не сознавая, что делает, он снова отхлебнул бренди.

Когда жидкость коснулась его языка, он вспомнил, как его дочь вышла на яркий свет, — угрюмое, несчастное, все понимающее лицо.

— Боже, помоги ей, — сказал он. — Осуди меня, я это заслужил, но ей даруй вечную жизнь.

Вот какую любовь он должен был чувствовать к каждой душе; вместо этого все страхи и заботы о спасении несправедливо сосредоточились на одном ребенке. Он заплакал; он словно разучился плавать и из-за этого вынужден смотреть, как она медленно тонет. Он подумал: «Вот что я должен был чувствовать всегда по отношению ко всем». И он пытался обратить мысли к метису, лейтенанту, даже к зубному врачу, с которым когда-то провел несколько минут, к девочке с банановой плантации, вызывая в памяти длинный ряд лиц, сосредоточивая все свое внимание, точно это была тяжелая неподдающаяся дверь. Ведь они тоже в опасности. «Боже, помоги им!» — молился он, но и в тот же момент молитвы мысли возвращались к дочери, сидевшей на свалке, и он знал, что молится только за нее. Еще один грех.

Немного погодя, он начал снова:

— Я напивался — не знаю, сколько раз; пренебрегал всеми своими обязанностями; грешил гордыней, отсутствием милосердия… — Снова слова стали формальными, ничего не значащими. С ним не было исповедника, который повернул бы его мысли от слов к реальности.

Он выпил еще бренди и с трудом — судороги продолжались — поднялся, проковылял к двери и глянул через решетку на горячий, залитый лунным светом двор. Он видел полицейских, спящих в гамаках; один, которому не спалось, лениво раскачивался взад-вперед, взад-вперед. Повсюду, даже в других камерах, стояла странная тишина; казалось, весь мир тактично отвернулся, чтобы не видеть, как он будет умирать. Ощупью, держась за стену, он вернулся, сел в дальний угол и опустил голову, зажав между колен фляжку. Он думал: «Если бы я не был таким никчемным… таким никчемным». Восемь бесплодных лет казались ему просто карикатурой на пасторское служение: несколько причастий, несколько исповедей и постоянный дурной пример.

«Если бы у меня была хоть одна душа, — думал он, — на которую я мог бы указать Богу и сказать: посмотри — вот плод моего труда…»

Люди погибли за него, они заслуживали святого; и оттого, что Бог не счел нужным послать им святого, ему стало немного горько за них.

«Падре Хосе и я, — думал он. — Падре Хосе и я». Он снова отхлебнул из фляжки. Он представил себе, как святые с холодными лицами отворачиваются от него.

Ночь тянулась медленней, чем тогда, когда он был в тюрьме в прошлый раз. Потому что теперь он был один. Только бренди, которое он прикончил часам к двум, помогло ему ненадолго уснуть. Он ощутил острый приступ страха. Живот болел, губы запеклись от спиртного. Он начал вслух разговаривать сам с собой, потому что не мог больше выносить тишину.

— Все это очень хорошо… для святых, — сетовал он горестно. — Откуда он знает, что это длится только секунду? Быть может, это такая долгая секунда…

Потом он замолкал, слегка ударяя головой о стену. Падре Хосе они дали шанс, а ему нет. Наверное, они так поступили, потому что он слишком долго скрывался от них. Наверное, решили, что он откажется от условия, предложенного падре Хосе, откажется жениться, потому что он гордый. Наверное, если бы он сам предложил им это, можно было бы еще спастись. На некоторое время надежда вселила в него покой, и он заснул, прислонив голову к стене.