Александр Иванин - Быдло

— О! Знакомые лица! — как-то радостно приветствовал меня широколицый Грушин и поинтересовался: — Как спалось? Очко не болит?

— Доброе утро! — поздоровался оперативник Роман.

— Сегодня ты у меня во всем признаешься и сам всё напишешь.

Договорились? — оперативник с широким лицом подошёл ко мне и похлопал по плечу.

— Олег, я по глазам вижу, что он всё понял. Хватит человека третировать. Сегодня у нас официальный допрос. Я позаботился об адвокате для Максима Валерьевича. Максим, вы готовы написать чистосердечное признание? Я не ответил.

— Ну, что сволочь? Чего молчишь, как воды в рот набрал? Хочешь посмотреть в глаза матери убитой тобою девочки? А? — прошипел он мне в ухо. — Пошли, падаль. На меня одели наручники и буквально потащили по коридорам. И в конце долгого пути по лабиринту из лестниц, коридоров и переходов, я оказался во вчерашней комнате с зарешёченным окном. Уже знакомый, привинченный к полу, табурет жёстко удирал по моим ягодицам, когда меня резко усадили перед столом. Мне сообщили, что сейчас будет проводиться допрос, и будет вестись протокол допроса. Мне объяснили, что я теперь подозреваемый в совершении уголовного преступления — убийства, назвали какие-то статьи, разъяснили мои процессуальные права, в том числе и сообщили о праве иметь защитника. Затем мне предложили дать показания по поводу обстоятельств дела. Я ничего не ответил. Меня снова начали расспрашивать о том, созрел я для чистосердечного признания или меня ещё нужно «тушить до готовности».

А я смотрел на пол у себя под ногами и молчал. Я ждал, когда ко мне снова придёт Ева. Я верил, что девушка не оставила меня. Она где-то рядом. К моему удивлению, я даже ждал, когда меня начнут истязать, чтобы увидеть её снова, почувствовать прикосновение её ладоней и услышать ласковый голос. Но пришла не она. Дверь открылась и в сопровождении ещё двух оперативников зашла Милана. Она была очень бледная и потерянная. Я понял, что женщина не спала всю ночь: черты лица болезненно заострились, а кожа приобрела восковой цвет. Мне было больно видеть, как она страдает.

— Вот он. Узнаёте? — сказал Грушин. Боже мой, как это жестоко — тащить мать на встречу с возможным убийцей её дочери. Ведь она недавно была в морге и видела тело своего ребёнка. Я теперь ненавидел широколицего и его партнёра в десять раз сильнее. Ну что они за нелюди? Я поднялся с табурета, но меня тут же рывком опустили обратно.

— Сидеть!

— Милана, я ни в чём не виноват. Я найду, кто это сделал. Я клянусь всем, что найду!

— Милана Александровна, вы узнаёте этого человека? — задал вопрос широколицый. Но она его не слышала. Мы смотрели друг другу в глаза. Тяжёлые крупные капли прозрачных слёз скатились по её лицу.

— Я вам верю, Максим. Вы не могли этого сделать. Держитесь. Вы главное держитесь. Я с вами. Мы вас не оставлю.

— Спасибо, Милана. Тут я почувствовал, как ладони Евы снов погладили меня по голове.

Она всё-таки пришла ко мне. Это было настоящим подарком. С оперативниками произошли удивительные перемены. От прежней уверенности не осталось и следа. Наглые ухмылочки пропали с лиц, как будто, их там и не было, а округлившиеся глаза, казалось, заняли половину лица. Они явно не рассчитывали на такую реакцию. Они занялись скороспешным заполнение каких-то бумаг, задавали тупые формальные вопросы, а мы с Миланой смотрели друг другу в глаза, и я заряжался силой, а душевная боль женщины слабела и теряла свою остроту. Я это чувствовал. Мы помогали друг другу. Когда Милану вывели я остался снова вместе с оперативниками. Я вообще перестал говорить, я молчал. Чтобы со мной не делали, я не издал ни одного звука, кроме звука выдохов после ударов. Допросы прерывали через какое-то время и меня вытаскивали в другую комнату. Это давало мне хоть какую-то передышку. Там меня осматривал непонятный хмырь в мятом белом халате. Через какое-то время меня снова возвращали к мучителям. После очередного перерыва на столе в комнате для допросов появился странный аппарат с проводами, который оперативники любовно называли «полиграф полиграфыч». Меня привязали к стулу, а к ушам прицепили металлические зажимы с проводами от прибора. Прибор включили, и сквозь меня пошил удар электрического тока.

Такой боли я не испытывал никогда. Меня били током снова и снова.

Каждую мышцу в теле сводило исключительно болезненной судорогой. В какое-то время в кабинет заглянул человек в погонах подполковника.

— Ну, что, опричники? — обратился он к оперативникам. — Получается?