Эм Вельк - Рассказы (сборник)

П. Топер

На самом верху карты, там, где земля Уккермарк глубоко вдается северной оконечностью в область Передней Померании, а с ее правого края к северу тянется топкая лощина, лежит моя родина — раскинувшаяся на несколько миль прямоугольная впадина, чьи зеленеющие посевами нивы обрамлены с длинной, восточной стороны черной каймой горного хребта, с западной — высокими лесами, а короткие стороны на севере и на юге открывают бархатную синеву волнистой дали. Дно этой чаши изукрашено серебряной инкрустацией из ручьев, прудов и озер; словно игрушки сказочного великана рассыпаны по нему деревни, работающие в поле крестьяне и пасущиеся стада.

Среди этой природы жили и действовали сказочные существа, происходили события тысячелетнего прошлого из преданий, легенд и историй, воспринимаемые мужчинами как утешительный источник плотского насыщения, женщинами — как сладостно волнующее порождение духов, детьми — во сне и наяву — как сама реальная действительность. Днем эти существа спали в старых пнях, под мостами, в развалинах замков и монастырей, в камышах прудов и болот, ночью же пробуждались от сна, пахали и мастерили, охотились и воевали, любили и ненавидели себя и нас. Ни одно из человеческих деяний нашего времени не было им чуждо, вот только молиться они не умели, а потому и были бессмертны, ибо тот, кто умеет молиться, завершал смертию свой земной путь и возносился на небо. Они же, бессмертные, не верящие в тот свет, должны были в наказание — как нам объясняли — влачить вечную жизнь на этом свете.

Я еще помню, как мальчишкой радовался, что раз я умею молиться, мне обеспечен тот свет. И как однажды я содрогнулся от ужаса и долгое время не мог прийти в себя при мысли, что на том свете мне не суждено воссоединиться с обоими родителями, поскольку отец мой не молится и даже горд тем, что он язычник, а молитв матери, хотя она и молится вместо него, на двоих не хватит. Слабое утешение для возбужденного детского ума сознавать, что в будущей жизни, куда бы я ни угодил, мне наверняка суждено встретиться с одним из родителей: либо с матерью — на небесах, либо с отцом — в аду.

Да, вот так нас вместо реальной жизни вводили тогда в мир таинственного — действие, которое совершает один человек по отношению к другому с тех самых пор, как впервые задумался над непостижимым и от которого он не захочет отказаться, единожды уразумев, до чего сподручно с помощью этого действия сохранять установления, сулящие выгоду лично ему или всему его классу. Вопрос этот и по сей день нельзя решить однозначно: вера в духов, сказочные существа и загадочные силы природы, хоть и затуманивает детский разум, пробуждает страх, нарушает восприятие жизни и затушевывает причину несправедливостей, зато она же пробуждает чувства, обогащает природу, питает надежду и озаряет своим блеском множество куда как прозаичных дел и явлений. И пусть даже молодой человек с годами поймет, что отнюдь не сказочные герои его детства — эти духи и вершители судеб творили историю его страны добром и злом, что это скорее дело рук человеческих, а человека в свою очередь создали условия жизни и труда; и однако, совершая одинокую прогулку, он с легкостью подпадает под власть представлений о фантастическом бытии вне времени и формы, которые сохранил с детства. Волшебная сила сказки, равно как и утешение религии, порождена одним и тем же мерцанием звезд. И угаснет она лишь вместе с ними.

Соприкосновение с миром рассудочного и конкретного лишь в редких случаях даже и у детей не ведет к бегству в мир фантазий: когда мне в моих странствиях по стране Орплид встречались сказочные существа, поначалу лишь в сумерках, позднее — средь бела дня, кто в дупле трухлявого дерева, кто под старым мостом, кто среди развалин, особенно — после того как мне вместе с Флоком довелось провести летнюю ночь под сводами старого замка, потому что мы сильно припозднились и я боялся в темноте угодить в болото, — я начал вопреки сложившемуся мнению воспринимать обреченность бессмертных на вечную жизнь не как наказание, а скорее как милость свыше. Но поскольку боженька едва ли станет даровать милость злым созданиям, значит, и те, кто вот уже много тысячелетий пребывает на этом свете, не могут быть злыми, хотя с другой стороны, если они добрые, почему тогда он не возьмет их к себе на небо? Я бурно возликовал, найдя для себя ответ: да потому, что бог, которому ведом и тот, и этот свет, считает, будто этот лучше. Когда я поделился своей догадкой с отцом, он, смеясь, ответил, что давно уже знает: рай для человека лежит здесь, на земле, только в нем слишком много развелось всякой нечисти и сорняков. Лишь позже я понял, как сильно ему хотелось переплести идеи, сказки и верования с нашим повседневным бытием.