Марк Еленин - Семь смертных грехов. Роман-хроника. Соль чужбины. Книга третья

В путешествие Виктория Федоровна отправилась по «царским меркам» налегке и без свиты: лакеев на пароходе и так предостаточно. Ее императорское величество сопровождали лишь две фрейлины (словоохотливая пожилая Юлия и молчаливая от постоянного чувства стеснения, хорошенькая Анна — из немок), камеристка и лакей, полковник-адъютант и охранник, фамилии которых не сохранились в истории.

Юлия, приближенная ко «двору» по протекции генерала Бискупского, не могла сдержать чувства охватившего ее счастья и покоя и говорила без умолку. Виктории Федоровне ее рассказы, правдивые или выдуманные истории понравились, и она всегда готова была слушать свою фрейлину. Полковник терял бравый вид и обливался потом после любого вопроса, адресованного ему императрицей. Похоже, Кирилл специально выбрал такого, зная интерес жены к статным мужчинам. Полковник, прозванный «Максоморид» (Юлия, конечно, придумала!), да анекдоты фрейлины и составляли удовольствие императрицы во время путешествия, помогали коротать время, не выходя из каюты...

Солнце поднималось за кормой из океана. Пароход входил в Нью-Йоркский порт. Он поравнялся с гигантской статуей Свободы. «Императрица» стояла на верхней палубе, особняком от всех пассажиров, и с загадочной улыбкой смотрела на казавшееся ей надменным и вызывающе-величественным лицо женщины, державшей на огромной высоте факел, «женщины, несущей (видите ли!) свет миру». Виктория Федоровна улыбалась при мысли, что она, владелица российского трона, на самом деле значительней колосса, важнее для тысяч, сотен тысяч людей, живущих на огромной, бескрайней земле далекой России. Виктория Федоровна верила в свою звезду: едва попав в Петербург, ко двору, она сразу увидела, что умнее других, сметливей. И счастливей, как оказалось. Ее время приходит, история распорядится. Бог скажет Слово. Она дождется своего часа, не переоценивая сиятельного супруга, которому должна теперь привезти деньги. Миллионы Астора обеспечат лишь небольшой период — еще лет пять, скажем. Если Кирилл падет на этом пути — жизнь он ведет безобразную! — что ж... Такова судьба! Править начнет молодой император Владимир Кириллович, она — регентша при нем. Она сумеет сплотить верных людей и сохранить монархию. Недаром в обществе зовут ее «Екатериной Великой». Екатерина правила Россией недурно, как пишут летописцы. Умела немка повелевать русскими мужиками, умела сочетать свои удовольствия и большую политику... Мелькнула мысль о супруге. Где он, чем теперь занимается? Насколько весомей выглядела бы эта поездка, соверши они ее вместе! Кто откажет императору?! И тут же вспомнились слова Бискуп-ского, которого поддержали и Бобринский, и Доливо-Добровольский: не дело русского императора выступать в роли заимопросителя, не принято, прецедента такого за триста лет дома Романовых не случалось. Вот и едет она одна. Ей не зазорно: визит вроде бы частный, и заем вроде бы частный. А супруг, ничем не озаботясь, не изменив ни одной своей пагубной привычке ни на йоту, мечется, вероятно, по Лазурному берегу со своей последней пассией — жалкой певичкой, разрываясь между гольфом и казино. Позорит себя. А жена ради чего отправилась в далекое и опасное путешествие через океан, который мог оказаться и бурным, и штормовым. Разве Кирилл способен оценить этот жест? Ее усилия, благородство, заботу о сыне?.. Со всем этим приходится мириться. Каждый раз ее усилия лишь раздражают его. Он становится нервным, некорректным. Может даже поднять голос... Как-то крикнул: «Не дело императора считать копейки. Для этого у меня канцелярия существует! Вам не понять, мадам!» Можно было и это посчитать за оскорбление, обидеться, уехать в Баварию. Но ведь сдержалась, заставила себя стерпеть и такое, уступить ему и в тот раз. И весь день мучилась мигренью. Вызывала доктора. Доктор Пальм — настойчивый, пора избавляться от него, уже после возвращения, конечно. Заняться резиденцией, слугами, охраной...

Корабль, басовито приветствуя Нью-Йорк, замедлил ход. Рядом превозносил красоту и четкую геометрию города полковник. Прыгающая линия небоскребов Манхэттена напоминала огромные сталагмиты или огромный гребень с поломанными зубьями. Полковник продолжал говорить со все большим количеством восторженных восклицаний. Офицер как офицер — и вот, надо же, находят на этого «Максоморица» приступы поэтического вдохновения, и остановить его невозможно.

Корабль швартовался. На пирсе было много встречающих, полицейские, газетчики с фотоаппаратами. Начался спуск двух широких трапов. Все дальнейшее Виктория Федоровна запомнила отрывочно, рваными кусками, точно происшедшее не с ней, а показанное на экране синематографа...