Гарольд Пинтер - Карлики

– Вот видишь. Когда я к ней прикасаюсь, ничего не происходит. Никому нет никакого дела. Я ведь всего лишь заплесневелый шкаф со старой одеждой. Я просто провонял старыми выношенными тряпками. Мое место – где-нибудь в кочегарке. Сам видишь. Смола, пот, адские машины. Вот это по мне. Ты знаешь, как ты на меня смотришь? Извини, что я смеюсь. Завтра просмеюсь хорошенько. Ты смотришь на меня так, будто я человек. Ты, конечно, в этой игре большой мастер, я знаю, но не нужно так на меня смотреть. Ты пытаешься заглянуть мне прямо в глаза, а я смотрю вниз, на твой пупок. Или ты нацелился взглядом на мое горло? Если так, то, судя по всему, вцепиться мне в глотку представляется тебе нелегким делом. Далеко тянуться, так ведь? В общем, я предпочитаю смотреть тебе на пупок. Когда я вообще на тебя смотрю. Что ты еще от меня хочешь? Что я могу еще сделать? Я никогда не был большим мастером прописывать кому-нибудь лекарства. Вот ты бы что посоветовал? Уверен, что от твоего лекарства больной бы весь дом загадил – с чердака до подвала. Вот и Питу это предстоит. Только уж извини, не по мне все эти средства. Я своих рецептов никому не выписываю, но и чужих мне не нужно.

Он рухнул в кресло, крепко сжимая рукоятку вилки; затем его хватка ослабла, и вилка сползла на кресло сбоку от него; глаза его были прикрыты.

– Понимаешь – я не вижу разбитого стекла. Я не могу увидеть зеркало, сквозь которое я вижу только то, что находится за ним. Я вижу ту, другую сторону. Другую сторону. Но само зеркало не вижу.

Его голова безвольно повисла, тело наклонилось вперед.

– Я хочу покончить с этим раз и навсегда. Но как это сделать? Как разбить ту прозрачную стену, которую я сам не вижу?

Со свистом выдохнув воздух сквозь стиснутые зубы, он энергично потряс головой.

– Ты мой каменный страж. Разве я не умер в тебе? Я сражен стрелой арбалета. Если бы я мог встать с этого кресла, я бы сразу ушел.

– Пит с Вирджинией придут с минуты на минуту, – сказал Марк.

– Вот и отлично. Серьезно, я не шучу, я на самом деле очень рад! Только оставьте меня в покое. Что ты от меня хочешь? Ах. Принюхайся к этой комнате. Просто принюхайся. Здесь все изменилось с тех пор, как я сюда вошел. Я пропитал помещение своим запахом. Теперь здесь все пахнет едко и противно.

– Неправда. Комната все та же.

– Нет. И не убеждай меня. Ты не знаешь. Ты даже понятия не имеешь, какого шакала впустил к себе в дом.

– А вот уж это я прекрасно понимаю.

– Нет. Ты думаешь, что меня хорошо знаешь, а вот и ошибаешься. Ты знаешь, кто я такой? Я бездомный бродяга, который заблевал весь дворец, куда его впустили. Я гнию изнутри. Впрочем, не только изнутри, но и снаружи. Моя гниль распространяется на все вокруг. Что, если древоточец сожрет твой дом изнутри? Вот на что это похоже. И в этом кресле я могу оставаться сколько угодно. Или в кровати. Да. Ты в курсе, что если я заберусь в чью-то кровать, то уже не вылезаю оттуда? Я уже не способен выбраться из нее. Мне потом просто ноги на пол не спустить. Я могу оставаться там всегда. Пусть люди приходят и кормят меня. Это в общем-то легко. Да, ничего ты про меня не знаешь. Ничего ты не понимаешь, даже представления не имеешь, кого впустил в эту комнату. Мешок старых костей. Ну что, теперь понял? Я ведь даже самоубийство совершить не могу. Это было бы ответственно принятым решением. Осознанным действием. А я не могу действовать. Покончить жизнь самоубийством было бы непростительной дерзостью. У меня нет на это никакого морального права. Самоубийство должно быть осмысленным. Бесцельность и бессмысленность – вот основа моего существования. Самоубийство же не может быть бессмысленным. Это действие. Вот что это такое.

Что делают карлики во время путешествия по улице до ближайшего утла? Они спотыкаются о канализационные люки и вынимают свои карманные часы. Один из них, с лицом бледным как мел, запихивает скопившийся за день мусор в бачок и усаживается на крышку. Он начинает что-то жевать, хотя поесть ему пока что не довелось. Потом они собираются у черного хода в квартиру. Кто-то из них чешется и скребется у сливной трубы, вот он уже весь покрыт пеной. Умылись, причесались, привели себя в порядок, почистили перышки – как раз вовремя, к условному сигналу. Они всегда все выполняют вовремя, тютелька в тютельку.

Пит в доме. Он не слышит пощелкивающей болтовни костей со двора, не слышит и ответных слов вычищенной щетинной щеткой кожи. Он слушает самого себя. Вот Марк, он причесывается, глядя в зеркала. У него с собой шесть маленьких карманных зеркалец, он расставляет их под нужными углами. Он поет зеркалам песню Марка. Из этого окна рынок ему не виден. Он видит самого себя и улыбается.