Иван Клима - Час тишины

— Знаю я твои барыши.

— Тем лучше. Значит, знаешь, что не прогадаешь. — Он поглядывал на пришедших девиц. Та, что была покрупнее, сняла под столом туфли — у нее были длинные стройные ноги. — Речь идет о цементе, — сказал тихо Йожка.

— Оставь меня с этим в покое.

— Как хочешь. Ты ведь знаешь, я никого не принуждаю.

Шеман знал, что ему следует поскорее убраться отсюда, встать и покинуть это заведение, но он уже выпил и разомлел, а к тому же эти девицы. «Никак не успокоится, элемент!»— только и подумал он.

— Как хочешь, — повторил Йожка и снова наклонился к нему. — На таком строительстве мешок-другой, да и все десять — капля в море. — Он подмигнул длинноногой, девица засмеялась, потом вынула зеркальце и поправила слегка прическу. — Оглядел я это ваше строительство, сзади за насыпью, в течение двух часов ни одна сука не пробежала, там бы и оставить. Прикроешь толью, а сверху прижмешь парою досок. Ночью я все заберу. Для тебя никакого риску.

— Ты меня на это не подобьешь! — продолжал отказываться Шеман. — Рисковать из-за какой-нибудь сотни крон не буду! Плевать я хотел на твои деньги! Да разве деньги сейчас все решают? Только тебе этого не понять.

— Из-за сотни? Ты думаешь, я пошел бы на такое дело из-за сотни? — Йожка злобно засмеялся. — Это раньше я жил ради денег. Что сейчас требуется? Справочка! Хорошо подписанная, со штампиком и с печатью. Но те, что ставят штампик и кладут печать, друг мой, кое-что за это хотят. Понимаешь?

Увидев удивление Шемана, он расхохотался.

— А ты думаешь, встретил идиота, работает за пару сотен на какого-нибудь кулака! Так ведь решил, да? Это на тебя похоже! Больно умный! Я работаю для того же, что и ты. Люди обстраиваются, прекрасные… там, у нас виллы… или уже забыл? — И он снова наклонился к нему и зашептал — Тот, что строит, тот знает — даст тебя в обиду и сам полетит ко всем чертям вместе с тобой; и те, что над ним, те тоже знают: засыплется один-другой, и позор на весь их режим, а виллочку-то построить хочется. Кто им достанет цемент? Йожка Баняс! Откуда? Нет, об этом уж не спрашивайте, господа и товарищи, у Йожки — старые связи. А что мы можем сделать для твоих друзей?

— Хорошо, я спрошу у них.

— Вот, скажем, тебе, разве тебе ничего не нужно? Или ты до смерти хочешь торчать в этой дыре?

Йожка снова подмигнул длинноногой. Девицы встали.

— Минуточку, — обратился он к ним. — А мы как раз все тут порешили — присаживайтесь к нам! — Он заказал бутылку, потом наклонился к Шеману — Поедем с девушками ко мне, а утром отправимся на место — прикинем, что к чему.

«А ведь струхнул, — подумал Баняс о Шемане, — все такое же дерьмо. И вот к таким сегодня приходится обращаться за услугой».

Прежде чем наступила ночь, повис густой вонючий туман, слабый свет фонаря неопределенно расплывался где-то в высоте, они вышли через отверстие, предназначенное для дверей.

— Ну и смена! — сказал низкий голос.

Пять человек перелезли через кучу песку — туман смазывал верхушки столбов, головки подъемных кранов, крышу стройки — и устало пошли по дну обезглавленного города — шестнадцатичасовая смена.

— Черт бы побрал все эти обязательства! — сказал все тот же низкий голос. — Давно бы пора лежать под боком у старой.

Все засмеялись.

Строили простой склад, подсобное помещение — вряд ли оно было к спеху, но бригада взяла на себя обязательство закончить бетонные работы на неделю раньше срока. Но как на зло испортилась бетономешалка, а тут еще и простой — несколько дней на строительстве не было цемента— вот и пришлось в последние дни работать с рассвета до темноты.

Сейчас работа была закончена, здание поглотила темнота и туман, а они шли домой, карабкаясь по кучам песка, грязные, с цементной пылью в волосах, с ноющими спинами и запорошенными глазами, и все же чувствовали себя удовлетворенными.

— Быть нам всем завтра на доске, — решил Шеман, — с фотографиями.

— И с Алехиным, — добавил низкий голос.

— Конечно, товарищ трубочист.

Алехин был у них мастером, но в последние дни, когда пришлось приналечь, работал на равных со всеми.

Деревянная будка сторожа, широкие ворота, трактир тут же рядом, напротив строительства, — заплеванная корчма с намалеванными толстяками на стенах, — они сдвинули несколько столов и тяжело опустились на стулья.

Все очень устали и охотнее всего лежали бы сейчас в постелях, но в этом не хотел признаться ни один из них: как-никак следовало отпраздновать окончание работы, с давних пор люди это отмечали, а они к тому же были еще молодежной бригадой, им положено было держаться вместе — и в радости, и в беде.