— Да.
— Как можно больше пейте, — приказал он ему, — и желаю большого успеха в вашем деле, — и он кивнул на стол.
— Не хотите чашку кофе?
— Благодарю, — сказал врач, — я и так заболтался, у меня в три консультация, да на сегодня и вам уже хватит, идите ложитесь.
Инженер сварил себе кофе, попытался снова думать о своих расчетах, но никак уже не мог сосредоточиться.
Лег на диван, включил радио и закурил. Возвышенная музыка барокко, скорее всего Бах. Он вспомнил о девушке, которую убили, чтоб у людей не было этой возможности — иметь права голоса. Если б она только увидела, хоть на мгновение, чтоб была счастливой!
Он был одновременно и счастлив, и печален, и ему казалось, что он необыкновенно сильно ощущает жизнь: все звуки, краски, запахи, высоты радости и глубины боли. Как все же великолепно жить, подумал он, и знать, зачем живешь!
Музыка кончилась, диктор стал читать сообщения: наш народ протестует против кровавого преследования героев; на далеком фронте умирали люди, империалисты топтали все человеческие права; еще одно рационализаторское предложение образцового коллектива; перед областным народным судом предстанет группа саботажников, руководимая агентом империалистических разведок Давидом Фуксом; завтра будет ясная погода, утром, особенно в долинах, туманы. Он стоял у радио, но сообщение не отпускало его, не давало возможности вернуться на диван: нет, это невозможно, невероятно, чтобы это был именно он.
Инженер не видел его пять лет — кроме того единственного дня на свадьбе, когда у них все равно не было возможности поговорить; за это время, конечно, он мог измениться.
Он дотащился до стеллажа, стал лихорадочно копаться в бумагах — вот она, пачка писем, последнее было написано по меньшей мере пять месяцев назад, начал с него:
« У меня родился сын Йозеф, много работы, да еще по ночам он кричит, и собрания, я часто возвращаюсь домой только к полночи, жена сердится. Но так и должно быть, и все же я иногда от всего этого очень устаю. Все это. сделала война. Только теперь мы начинаем ее по-настоящему чувствовать — болью в пояснице и бессонницей по ночам. Я вижу, как бродят мои мертвые друзья, и слышу шаги сторожевых постов под окном, и я бегу от них. Когда я просыпаюсь, я счастлив, что все это позади. Потом я спрашиваю себя: а сумеем ли мы сделать так, чтобы ничего подобного не повторилось? Каково наше будущее? Иногда я сам себе кажусь очень беспомощным. Как букашка. Как еврей в этой последней войне ».
Он тщательно сложил эти письма — их было немного, четыре-пять за год. Он даже не собирал их, пока эти последние не сберегла жена.
Зачем он писал их? Ему нужно было врать — конечно, ему нужно было все это время лгать. Но зачем лгать ему, зачем напрасно терять время на письма человеку, которому совершенно не требовалось лгать? Жена пришла домой поздно, у нее было собрание.
— Ты почему не лежишь?
— Я все сделал, — сообщил он, — отнеси проект на почту.
— Надо бы это отметить. — Она вынула из шкафа бутылку вина без этикетки. — Ты действительно все кончил? Расскажи поподробнее.
— Когда-нибудь в другой раз.
— Ты устал. Выглядишь сегодня очень усталым.
Сели ужинать. Он молчал, и поэтому она рассказывала о школе. Кто-то нарисовал на доске скаутскую лилию, директор был у нее на уроке, инспектировал, теперь будет расследование, иначе того и гляди на стенах будут рисовать американские флаги; потом на собрании директор поставил ее всем в пример, но вот третий «С» саботирует сбор утильсырья… — Она заметила, что он не слушает ее.
— Что с тобой?
— Я устал.
Она положила ему руку на плечо.
— Иди ложись.
— Я хочу дождаться последних известий, — потом сказал — Давида будут судить.
Она на мгновение остолбенела.
— Что он сделал?
— Откуда я знаю?
— Ну ты поди все-таки приляг, не думай об этом.
Он не понимал, как он мог не думать о судьбе своего друга, но и она, видно, думала о том же самом.
— Ты же с ним, кажется, не встречался последнее время?
Она хорошо знала, что он не встречался.
Она ушла в кухню, он лег, радио тихо пело: «Куда только ни кинешь взор, в простом труде или в бою жестоком…» Он пытался думать о работе, которую только что закончил. Народ поет радостную песню о друге, большом своем друге, он тоже должен думать о своем друге, он не мог понять этого страшного падения: конечно, он знал его короткое время, но в те несколько недель после войны он был ему ближе брата — оба остались одинокими и нуждались друг в друге.
Читать дальше