Иван Клима - Час тишины

Шеман быстро делал карьеру. На военной службе он научился немного рисовать, правда, это всегда были одни и те же фигурки: поверженный господин с позорной надписью на донышке цилиндра — «Империалист», глупо улыбающийся солдат с лопаткой, солдат с ружьем, застывшая в неподвижности девица с яблоневой веткой; кроме того, он умел рисовать автомобили, пушки, зонты и дома. Эти свои способности он проявил и здесь, и все строительство знало его боевые рисунки: паренька с лопатой, который, улыбаясь, смотрит на поверженного господина в цилиндре. Под этим рисунком стояла остроумная надпись:

«ОН БОИТСЯ, МЫ НЕ БОИМСЯ!»

Знали его люди и по собраниям. Этому он тоже научился на военной службе: когда речь шла о капитализме или о первой республике, он всегда брал слово и рассказывал о своем детстве и своей молодости, как приходилось ему красть рыб и как жили они восьмером в одной комнате, как ходили босиком в школу и ели только сухую картошку с козьим молоком. В первый раз он взял слово потому, что его об этом попросил косоглазый капитан, но потом заметил, что рассказы его имеют успех — начальство похваливало, а председательствующий, подводя итог дискуссии, не забывал отметить его выступление такими словами: «Как убедительно сказал в своем выступлении товарищ ефрейтор…». Потом Шеман уже просил слово по собственной инициативе, а поскольку прочел несколько брошюр, в которых были объяснены все без исключения сложные явления мира, он мог дискутировать и о классовой борьбе, и о капитализме, и о войне на другом конце света, и о значении борьбы с уклонами.

Последние полгода своей службы в армии он работал на строительстве в качестве бригадника, а потом уже так и остался здесь. Он был знаком со многими начальниками и руководителями, некоторые относились к нему хорошо — мол, услужливый паренек, никому никогда не перечит, к тому же привозит из дома отличный самогон.

«…Кроме того, он самоотверженно относится к товарищам по работе, — заканчивал председатель, — проявил себя политически активным, поэтому мы считаем, что ему можно доверить у нас руководство культурой».

Еще в те времена, когда он был новобранцем, он был не только робок, но и усерден в выполнении приказов — ведь как-никак он понимал, что пришел из захудалой деревеньки и что все остальные по образованнее его, и все же сообразил, что наибольшие возможности теперь открываются как раз перед теми, кто был обездолен; и когда раз-другой его поощрили, сказали, что он активный и способный, более активный и более способный, чем другие, он в это охотно поверил и уже знал наверняка, что кое до чего может и дослужиться.

— Пусть покажется! — выкрикнул кто-то.

— Покажись, товарищ Шеман, — обратился к нему председатель.

Он встал, приподнялся на носки.

— Шпана, — констатировал тот же голос. Шеман снова мог сесть. «Погоди, негодяй!» — подумал он и с удовлетворением стал следить за руками, которые поднялись в знак доверия к нему.

— Ну, я поздравляю тебя, — сказал Павел.

— Не хочешь вечерком… немного по этому поводу?..

Но у Павла Молнара вечером была школа — он учился еще, как маленький мальчик: в нем всегда было что-то ребячливое, и мало кто относился к нему всерьез. «Из тебя тоже может что-нибудь получиться, — подумал покровительственно Шеман, — какой-нибудь бумагомаратель, но с такими-то мы уж как-нибудь справимся».

Когда Шеман возвращался домой, кто-то неожиданно положил ему руку на плечо.

— Так что, товарищ, — и он узнал голос Йожки Баняса, — все только и говорят о твоих успехах.

Они не виделись по меньшей мере с год, но эта встреча совсем не обрадовала Шемана.

— Да что там, — пробормотал он. — А как ты?

— Вот все катаю, — сказал Баняс, — на пользу рабочему классу.

Йожка взял Шемана под руку и повел к своей машине. Заехали в грязный трактир на окраине города. Заплеванный пол, пивной дух, замызганный официант — все это не предвещало ничего хорошего. Шеман понимал, что следует как можно скорее уйти, но он продолжал сидеть, слушал сентиментального гармониста и остроты, которыми сыпал Йожка, язык его постепенно тяжелел.

За соседний столик сели две девушки — узкие юбки, намазанные губы, — они заказали по кружке пива. Шеману казалось, что они поглядывают на него. Шемана охватило волнение — давно он уже не был ни с одной девушкой. У порядочных успеха не имел, а. с такими пойти не отваживался.

Йожка наклонился к нему.

— Есть одно дельце — барыш что надо.