Юрий Андрухович - Московиада

— Отдай, — повторяешь с металлом в голосе, сделав несколько шагов вперед.

Он лезет рукой в карман. Это уже хуже. Этого ты не предвидел. Но ты успеваешь пнуть его ногой по руке, и газовый баллончик отлетает далеко в сторону. Он бросается назад — в темноту коридора. Теперь только ноги помогут тебе, фон Ф., пьяные, но довольно длинные утомленные ноги молодого поэта. И так начинается эта погоня…

Одна из дверей — чуть ли не последняя — оказалась незапертой. Там опять были ступени, крутые ступени вниз, почти ничем не освещаемые, если не принимать во внимание красноватые лампочки с какой-то сигнализацией или тому подобной бедой. Он бежал метров на пять впереди тебя, откровенно тяжело дыша. Но тебе никак не удавалось сократить расстояние. Ты, очевидно, намного хуже него видишь в темноте, поэтому вынужден постоянно притормаживать и чуть ли не ощупывать шероховатые каменные выступы стен на крутых поворотах. К тому же твоя угловатая огромная сумка не всегда плавно вписывалась в размеры лестничной клетки.

Невольно тебе припомнилось, что настоящие карманные воры — эти короли тончайшего ремесла — как правило, действуют группами. И твой беглец, совершенно возможно, заманивает тебя в какую-то ужасную ловушку, в бандитское логово, где их будет множество против тебя одного. Эта мысль вызывала все более острые боли в печенке и делала все более ощутимой нехватку воздуха в легких. Хотелось остановиться и, плюнув на все, полежать где-нибудь.

К счастью, ступеньки наконец закончились. Внизу снова был какой-то коридор, на этот раз значительно более широкий, но совершенно не освещенный. Пришлось опять замедлить бег, поскольку в такой темноте очень просто напороться на подножку, палицу, кастет, встречный кулак. Тем более что шагов беглеца уже слышно не было. Где-то он тяжело отсапывался там, впереди.

— Гэй, старик! — крикнул ты, остановившись и переводя дух. — Давай поговорим!

— Мудак! — ответил он на это, похрипывая легкими. — Мудак и фраер!

— Мы с тобой слишком далеко зашли, дед, — начал ты как можно тверже. — В твоем почтенном возрасте нехорошо так резвиться…

— Чо, ну чо ты привязался, чо приебался, мудак ты, калека? — ответил на это барон.

— Заткнись и слушай! Ай хэв э пропозишн. Забирай себе все деньги…

— Какие деньги, какие деньги, о чем ты шепчешь, сынок? — залопотал он.

— Забирай себе все деньги из украденного у меня кошелька, — продолжал ты.

— Какого кошелька, что ты гонишь? — держался барон.

— Забирай все деньги из украденного у меня в туалете кошелька, ты, в конце концов, честно их набегал. Но отдай мне билет, мой авиабилет, отдай мне билет с моей фамилией. Там моя фамилия, сечешь? Какая тебе с него корысть, дед? Там моя фамилия, понятно тебе, ты, хуило необразованный!

— Не-а.

— Почему, объясни мне, конь ты цыганский?

— Потому что я сдам его в любую кассу и деньги получу, — цинично объяснил барон.

— Мало тебе, падла, тех денег, что в кошельке? — удивился ты.

— Что ты, мальчик, каких денег, что ты, обкурился, что ли? — опять повел он свою примитивную игру.

Ты сделал несколько осторожных шагов вперед, на его голос. И сразу же почувствовал, что он тоже двинулся с места.

— Стой, дед! — попробовал ты новый вариант убеждения. — Мы же, наверно, свои. Ты откуда будешь, а?

— С Белой Церкви, мальчик, то есть с Кривого Рога. То есть, наоборот, — с Шепетовки, штат Кашмир, провинция Пенджаб… И никакой ты мне не свой, тля бендеровская!..

Ты ринулся сломя голову вперед. Он все-таки не ожидал. Но успел выскользнуть почти из самых твоих рук. Вы опять побежали — безумно молотя ногами по какому-то битому стеклу, по обломкам досок и железа, по всему тому, что было будто бы полом этого подозрительного места. Размахивая сумкой, как пращой, ты старался зацепить его за подбородок или шею.

Наконец за одним из поворотов это тебе с горем пополам удалось. Используя сумку вместо лассо, ты начал тянуть его к себе. Он хрипел и упирался, люто брыкаясь ногами и одновременно руками старался отодрать твою довольно неприятную сумку от шеи. В какой-то момент ему удалось больно лягнуть тебя по колену. Падая, ты потянул его за собой, но именно в этот миг он вывернул голову из-под ручек твоей сумки и опять оказался на свободе.

Немного помедлив, решая, добивать тебя, лежащего и стонущего тут, на этом битом стекле, или по-барски пойти прочь с высоко поднятой головой, он выбрал последнее.

— Мудак ты и фраер, — сказал он как бы на прощанье, отойдя, правда, на некоторое безопасное расстояние.