Реймонд Карвер - Если спросишь, где я - Рассказы

— Ну ладно, не начинайте, — сказал помощник шерифа. — Я не хочу сегодня слушать всякую чушь. Не говорите ничего, и ничего не будет. И не надо резких движений. Даже не думайте. Сегодня здесь никаких неприятностей не будет, верно?

Помощник шерифа с Фрэнком наблюдали за мной. Я видел, что Фрэнк смущен. Он достал кисет с бумагой и принялся сворачивать сигарету.

— Да, — сказал я. — Никаких неприятностей.

Жена вышла на веранду и взяла чемодан. У меня возникло чувство, что она не только окинула все последним взглядом, но и воспользовалась возможностью привести себя в порядок — наложить новую губную помаду, и т. д. Полицейский светил ей под ноги, когда она спускалась по лестнице.

— Сюда, мадам, — сказал он. — Осторожней, там скользко.

— Ну вот, — сказал Фрэнк. — Давайте еще разок, для полной ясности. — Он опять снял шляпу и держал ее в руках. — Я отвожу вас в город и высаживаю на автобусной остановке. Но имейте в виду, я не хочу быть ни в чем замешанным. Вы понимаете, о чем я. — Он посмотрел на мою жену, а потом на меня.

— Правильно, — подтвердил помощник шерифа. — Тут я согласен. По статистике, домашняя ссора часто бывает самой потенциально опасной ситуацией, в которую может угодить посторонний, особенно защитник правопорядка. Но я думаю, наш случай будет счастливым исключением. Верно я говорю?

Жена посмотрела на меня и сказала:

— Наверно, я не стану тебя целовать. Нет, я не поцелую тебя на прощание. Я просто пожелаю тебе всего хорошего.

— Правильно, — сказал помощник шерифа. — Поцелуи — они бог знает до чего могут довести, верно? — Он хохотнул.

У меня было ощущение, будто они все ждут, что я что-то скажу. Но впервые в жизни я не находил слов. Потом я собрался с духом и сказал жене:

— В последний раз, когда ты надевала эту шляпку, на ней была вуаль, и я держал тебя под руку. Ты была в трауре по матери. И на тебе было темное платье, не то что сейчас. Но туфли были те же самые, на высоком каблуке, я помню. Не оставляй меня, пожалуйста, — попросил я. — Я не знаю, что буду делать.

— Я должна, — сказала она. — Это есть в письме — там про все написано. Остальное из области… не знаю. Тайн или предположений, наверно. В любом случае, в письме нет ничего такого, о чем ты бы уже не знал. — Затем она повернулась к Фрэнку и сказала:

— Поедемте, Фрэнк. Я ведь могу звать вас Фрэнком, да?

— Зовите его как хотите, — сказал помощник шерифа, — главное, чтоб не забыли позвать к ужину. — Он снова хохотнул — сочно, добродушно.

— Да, — согласился Фрэнк, — конечно, можете. Ну ладно. Тогда поехали, что ли. — Он взял у жены чемодан, подошел к своему пикапу и сунул чемодан в кабину. Потом обогнул пикап и открыл дверь со стороны пассажирского места.

— Я напишу, когда устроюсь, — сказала жена. — То есть думаю, что напишу. Но сначала надо заняться более важными вещами. А там посмотрим.

— Дело говорите, — одобрил помощник шерифа. — Не надо обрубать все концы сразу. Будь здоров, приятель, — сказал он мне. Потом пошел к своей машине и сел за руль.

Пикап с фургоном на прицепе сделал на лужайке медленный, широкий разворот. Одна из лошадей заржала. В последний раз я увидел свою жену, когда в кабине пикапа вспыхнула спичка и жена наклонилась к поданному фермером огоньку, чтобы прикурить от него. Она сложила ладони чашечкой вокруг руки со спичкой. Полицейский дождался, когда пикап с фургоном проедут мимо него, а потом лихо развернул машину — она скользила вбок по мокрой траве, пока колеса не поймали сцепление с гравием дорожки. Направившись к шоссе, он прогудел в рожок. Историки должны чаще использовать слова вроде «прогудеть», «просигналить» или «протрубить», особенно когда речь идет о серьезных моментах вроде окончания крупной битвы или какого-нибудь ужасного события, омрачившего будущее целой страны. Тогда слово «прогудеть» просто необходимо, оно как золото в бронзовом веке.

Здесь я хотел бы сказать, что именно в те мгновения, когда я стоял в тумане, глядя ей вслед, я вспомнил черно-белую фотографию своей жены со свадебным букетом в руках. Ей было восемнадцать лет — еще совсем девчонка , как крикнула мне ее мать всего за месяц до свадьбы. За несколько минут до того, как ее сфотографировали, она вышла замуж. Она улыбается. Она только что перестала или только начинает смеяться. Как бы то ни было, ее рот чуть приоткрыт и она глядит в объектив с изумленно-счастливым выражением. Она на третьем месяце беременности, хотя этого на снимке, конечно, не видно. Но если она и беременна, что с того? Какая в этом беда? Разве не все в ту пору были беременны? Главное, что она счастлива. Я тоже был счастлив — я знаю, что был. Мы оба были счастливы. Меня на этой фотографии нет, но я хорошо помню, что был рядом — стоял всего в нескольких шагах от нее, принимая чьи-то поздравления. Моя жена знала латынь и немецкий, и физику с химией, и историю, и Шекспира, и все остальное, чему учат в частных школах. Она знала, как правильно держать чашку. Еще она умела готовить и не робела в постели. Она была сокровищем.