Хари Кунзру - Без лица

— Никто, — кричит наваб, впервые за несколько часов вразумительно, — никто не должен терпеть лишения, будучи гостем владыки Фатехпура!

Слышны жидкие аплодисменты.

— Пожалуй, подходящее место для тигра. — Визи обращается к дивану со сведущей ухмылкой человека, которому в свое время доводилось стрелять по большим кошкам.

Диван вежливо соглашается. К сожалению, он не может выразить достаточный охотничий энтузиазм — по большей части потому, что уже знает, что случится. Примерно через пару часов после полуночи сэр Уиндэм уложит крупного самца, который чудесным образом окажется на два дюйма длиннее, чем тигр, которого застрелил его предшественник три года назад. Если все пойдет точно по плану, кто-то из оставшихся англичан возьмет второго. Такая степень предопределенности может разочаровать кого-то из гостей. Тем не менее их хозяева придерживаются той точки зрения, что политика требует от спортивной честности определенных жертв. Прежде всего, сэр Уиндэм должен ассоциировать Фатехпур с успехом. Даже в отсутствие столь предопределяющего замысла некий недостаток спонтанности был бы неизбежен: последний по-настоящему дикий тигр был застрелен здесь в 1898 году, и в последние годы семья правителей импортировала животных из Ассама, где они водились в избытке.

Три тонконогих теленка привязаны в стратегических позициях вокруг водоема. Егери делают длинные ножевые надрезы на их спинах, достаточно глубокие для того, чтобы вызвать кровотечение. Телята скребут копытами землю и испуганно мычат, будто понимают, что теперь их запах соблазнительно разносится по лесу. К тому времени, как все охотники заняли позиции и веревки подняты наверх, наступает темнота. Все устраиваются поудобнее и начинают ждать.

Пран спит. Его будит Фотограф, который выглядит так, будто сам только что проснулся. У него хриплый и вялый голос, и выглядит он обеспокоенно.

— Поторопись! — шепчет он. — Мы опоздали.

Огонь костра превратился в кучку тлеющих красных угольков. Мужчины ушли, и тигры вместе с ними. Фотограф собирает свои вещи, а затем они оба пускаются рысью сквозь заросли. Кустарники и лианы вцепляются им в одежду, тянут за щиколотки, как дети-попрошайки. Пран не понимает, к чему такая спешка, не понимает ничего об этом спотыкающемся беге вслепую, кроме одного: все, что касается его жизни, связано сейчас воедино в этот акт, в этот марш-бросок по липкой, сопротивляющейся темноте. Эта мысль заставляет его смеяться, и он бежит, задыхаясь и хихикая, легкомысленный, истерически-беззаботный.

Охота на тигра требует двух основных качеств: тишины и терпения. Если при перемене ветра запах охотника долетает до его жертвы, любой зверь, кроме самого голодного людоеда, будет держаться от этого места подальше. Аналогичным образом самый легкий шум может все испортить. Громкий смех, например, или хлопанье пробок от шампанского. Чарли Прайвит-Клэмп вполне удовлетворена намеком на лунный свет, который озаряет сухое русло, и хорошим обзором, позволяющим четко прицелиться в связанную приманку. Она не хочет лишиться шанса на успех из-за шума, который доносится с последнего дерева. Что там у них, вечеринка с коктейлями? Она шипит «Тшшшш!», как в театре, но, поскольку это никак не отражается на увеселениях, вновь пристально смотрит поверх ствола винтовки, усевшись в удобной позе и пытаясь, насколько это возможно, игнорировать Минти, которая кокетливо расчесывает волосы.

Сохранять тишину — проблема не только для весельчаков с дальнего дерева. Несколько человек в отряде испытывают одинаковое, довольно неприятное ощущение, после того как выпили какой-то странный лимонад из тех, что разносили перед отбытием. Непривычный привкус долго держался на задней стенке глотки и перерос в отчетливо металлический. Вместе с ним постепенно усилилось то, что можно описать как «желудочная бдительность». Желудки (органы, обычно крайне редко напоминающие владельцам о своем существовании) изменили свои свойства — они стали подвижными, активными, беспокойными. Визи ужасно страдает. Внутренности кажутся ему коварными и вязкими. Сразу же после подъема на мачан его живот преобразовался в полномасштабное бурлящее болото. Никакое стискивание зубов, никакие упражнения на первичность духа и вторичность материи не меняют ситуации. Неизбежное — всего лишь вопрос времени.

— Простите, — говорит он Прайвит-Клэмпу, — но мне придется спуститься на минуточку.

Принц Фироз чувствует примерно то же, но полон решимости не оставлять брата наедине с сэром Уиндэмом. До сих беседа велась о незначительных вещах, но слишком велик риск того, что в его отсутствие Мурад затронет вопрос наследования. Тем не менее кризис неминуем, а Фироз не привык к физическому дискомфорту. Он глубоко погружается в себя в поисках хоть малой толики выносливости, не утраченной за годы жизни в свое удовольствие. Увы, его запасы скудны. Тайный выпуск газов и маленькие глотки воды не помогают. Он скрючивается, подтянув колени к груди, и пытается думать о поло, спортивных самолетах и других крепких, мужских вещах.