Хари Кунзру - Без лица

Что происходит со временем? Что происходит с Ираном? Как долго он уже в этой комнате? Достаточно долго для того, чтобы задать себе эти вопросы. И он задает их себе. Время остановилось, время движется, время несется.

Вот раздается звук отодвигаемого засова, знакомый, как крик муэдзина с ближайшей мечети, знакомый, как трещина на ночном горшке или колонна муравьев, которые так долго уже используют левую стену вместо караванного пути между одним муравьиным мегаполисом и другим. Он не поднимает глаз.

Две высокие женщины смотрят на Прана из дверного проема. Ма-джи топчется у них за спиной, ломая руки; пальцы проворачиваются сквозь пальцы, как извивающиеся личинки насекомых. Женщины оценивают обстановку. Затем, не дрогнув от ужасного запаха или густой, хоть режь ножом, атмосферы отчаяния, которая застоялась в крошечной комнате, они ставят Прана в вертикальное положение и полуведут-полунесут вниз по лестнице.

Гости свечного пламени? Апсары? [49] Апсары — полубожества древнеиндийской мифологии — небесные девы, обычно посылающиеся для соблазнения смертных и бессмертных существ. Сколько раз Пран мечтал об этом. Но запах розовой воды, но прерывистое от усилий дыхание, крепкие пальцы, стиснувшие его плечи, — все кажется реальным.

Как и шуршание шелка. Ма-джи, словно пойманный в клетку мангуст, верещит о деньгах. Одна из женщин поворачивается к ней и говорит укоризненно: «Вам очень неплохо заплатили».

Вот и все. Плеск воды. Шуршание шелка. Исхудалое тело Прана тщательно растерто. Его вибрирующие чувства атакованы самой новизной другой комнаты, нового места. Он одет в чистые одежды, накормлен чем-то давно забытым, с ним поговорили как с человеком. Все позади. Дело пойдет на лад.

Одна маленькая загвоздка.

Одежда. Шуршание шелка. Тяжелая чадра, нависающая над его лицом. Новый мир видится ему через хлопковую решетку, вшитую в чадру. Это пурда [50] Пурда (парда) — паранджа, занавеска. . Женская одежда.

— Ну же, моя дорогая, — говорит одна из его новых хозяек, — мы отправляемся в путешествие.

Толпа на платформе вокзала Форт пульсирует, как единое тело. Клерки с засаленными воротничками, разносчики чая и сластей, попрошайки, продавцы газет, карманные воры, сиплые британские томми [51] Томми — солдат, рядовой; общее прозвище английского солдата. — сплошь тропическая потница и грязные песни; аккуратно одетые бабу [52] Бабу — чиновник, образованный человек, государственный служащий. , коротко остриженные низшие чины, которые вскоре выкинут бабу с зарезервированных ими мест; недовольные мэм-сахибы [53] Мэм-сахиб — уважительное обращение к белой женщине. , ведущие за собой вереницы носильщиков с сундуками на головах; крестьянские семьи, спящие по три поколения в ряд, используя багаж вместо подушек; напыщенные черно-белые кондукторы, пробивающиеся вперед, чтобы проверить поездную ведомость или назначить купе; все обитатели различных столовых и залов ожидания — первый, второй, третий, пурда [54] Пурда — здесь: изолированный, предназначенный только для женщин. , вегетарианский и невегетарианский; индуисты, мусульмане, англичане — все вращаются вместе вокруг единого центра, в котором, неподвижно и важно сидя в своей конторе, великий магистр этого невидимого колледжа, его высокомерное величество Начальник Станции, снабженный усами и чувством собственной значимости, проверяет время прибытия почтового-в-город или экспресса-из-города и передает эту сакральную информацию подчиненным, которые подхватывают и протоколируют ее — втрое, вчетверо или в головокружительно более высокого порядка число раз грандиознее, чем существа низшего ранга могут в действительности уразуметь. И это только перечень людей. Животные — неприкасаемые собаки, шныряющие между человеческими ногами; перепуганные певчие птицы, клетки с которыми стоят одна на другой в вагоне третьего класса; одинокая царственная корова, жующая мусор; запахи — пищи, жаренной в гхи, угольного дыма, пота, вагонной смазки и мочи; шумы — гомон лоточников, ругань, выкрикиваемые имена, пронзительный рев парового свистка, рассекающий эту гигантскую кучу-малу из плотно упакованного человечества. Здесь столько шума, что иногда впору молиться, чтобы избыток жизни сошел на нет, мир чтобы рухнул, пространство распахнулось и оставило за собой свободное место — совсем немного места, только чтобы было где дышать и думать.