Хари Кунзру - Без лица

Профессор нисколько не скрывает, что его изложение максимально упрощено. Несмотря на обширные исследования, практика наследования фоце остается практически непостижимой. Проблема заключается в самом понятии «фо», основном для понимания картины мира фоце. Уже само слово «фоце» складывается из «фо» и «це» и означает «люди, которые говорят/делают/совершают фо». Несмотря на то что фоце называют словом «фо» свой язык, обычно оно обозначает процесс переговоров и обмена имущества, который начинается после чьей-нибудь смерти.

Во время фо (что на практике означает «постоянно», так как большинство наследственных процедур фо занимают более года, и люди племени обычно вовлечены в несколько параллельных переговоров по фо) позволительно инициировать «гофо» — «над фо», «фо наверх». Это система пари на исходы будущих сделок-фо: ставки делаются на обмен определенного клочка земли или количества коз, включенных в конкретное фо. Если человек фоце уверен, что через три сезона дождей его сосед унаследует интересующий его участок земли, он может предпринять обмен фиксированного или переменного числа коз (или абстрактных частей коз, или их эквивалентов в товарах обмена) на этот участок. Иногда при этом делается оговорка «если урожай проса будет достаточно велик (или мал)» или ставится условие, что другая трансакция фо не обяжет хозяина отказаться от того участка, с которым он намеревается слить новый участок — объект сделки гофо.

Профессор Чэпел уверен: именно обычай фо стал причиной того, что трудолюбивые фоце достигли столь малого технологического и социального прогресса. Переговоры по фо занимают столько времени, что отодвигают в сторону любые другие размышления. Полное отсутствие в культуре фоце понятия коммунального пользования обозначает, на его взгляд, неизбежность угасания племени. Он переходит к описанию свадебной церемонии фоце (само понятие брака служит для фоце одной из разновидностей гофо), а Джонатан украдкой смотрит на Стар, которая, похоже, уснула.

Мысли профессора тоже где-то блуждают. Он столько раз уже читал свое «Общее введение в социальную организацию фоце», что, зачитывая слова с желтеющей машинописной копии, уносится прочь, по милой его сердцу цепочке ассоциаций, в героические времена, когда он был молодым лектором, а антропология как научная дисциплина еще не вполне вылупилась из своей куколки. В определенные моменты этой лекции он видит образы, не имеющие ничего общего с народом фоце или их обычаями. Объяснение этому стоило бы, наверное, поискать в психологии, которая, признаем это, никогда не входила в круг интересов Генри Чэпела. Если бы он ею увлекся, он испытал бы соблазн поискать объяснения в собственном детстве.

Но события (преимущественно слабое понимание математики) как будто сговорились против юного Генри, который планировал стать физиком. Тогда он увлекся изучением культур и людей, применяя к человеческим сообществам тот яростный дух классификации, который мечтал использовать со звездами или элементарными частицами. Он не придал особенного значения различиям, поскольку, помещая беспорядочные формы жизни в чистые контуры теории, испытывал одинаковое удовольствие, вне зависимости от объекта.

Серебряный доллар… вишневая косточка… соленоид… Житель Андаманских островов…

Ага!

Его поманил Оксфорд, а потом и Африка, но со временем Оксфорд исчерпал себя. Для людей с таким устройством головы, как у профессора Чэпела, любые города или континенты слишком быстро загромождаются впечатлениями. Когда подобные ассоциации заселяют какой-нибудь клочок земли слишком густо, путешествие по Бомонт-стрит может растянуться на несколько часов.

Какого-нибудь француза подобные обстоятельства приковали бы к постели, но Чэпел сделан из более прочного материала. Удалось заметить, что он неизменно насвистывает «Оду к радости» в сырной лавке (эротика, аромат чеддера, интимный момент, 1899) или что он всегда ждет, пока мимо проедут три автомобиля, прежде чем пересечет улицу возле Церкви Христа (облегчение, ужасный несчастный случай, мужчина не посмотрел по сторонам, 1908). Но внимательных людей мало. И слава богу. Ибо в университетском парке есть местечко, где в 1897 году он наткнулся на любезничающую пару. Сегодня он избегает этого места, потому что когда-то испытывал к нему нездоровую привязанность.

То была черная полоса. Однажды его чуть не поймал полицейский: Чэпел едва успел натянуть штаны. Он понял, что пора что-то предпринять. В преподавательской поговаривали, что он переутомился. Чэпел чувствовал себя в ловушке и мечтал о том, чтобы сбежать в пустоту — попасть в такое место, к которому он был бы абсолютно, блаженно безразличен.