Э. М. Хоумс - Да будем мы прощены

– Будете ли вы при всем при этом иметь в виду усыновление?

– Дети хотели бы, чтобы я его усыновил. Не уверен, что того же хотят его родственники. Но, в общем, я буду иметь это в виду в дальней перспективе. Не такой это шаг, к которому я могу отнестись легкомысленно.

– А в чем заключается ваша работа как лица свободной профессии?

«Свободной профессии» он произносит медленно, будто это какое-то сомнительное понятие.

– Я много лет преподавал историю – в основном период правления Никсона. Как специалист по Никсону, работаю над книгой о нем и еще работаю с родственниками Никсона в некотором особом проекте.

– Интересно. А что вас привлекло к Никсону?

– Никсон – человек из другого времени. Старомодный почти до отсталости, невероятно неприятный (знал он об этом или нет), желчный самоненавистник, сверхрефлексирующий и при этом невероятно самоуверенный.

Психиатр кивает:

– Не так уж необычно – мотивированность и противоречивость одновременно.

– Меня это захватило – его тяжелый труд, его паранойя, его эмоциональная неустойчивость. И даже будучи президентом Соединенных Штатов, он не вписывался в рамки.

– У вас есть название для этой книги?

– «Пока мы спали: американская мечта, обернувшаяся кошмаром. Ричард Никсон, Вьетнам и Уотергейт: психогенная точка плавления».

– Довольно подробное название.

– Я очень много думал о наркоте, которая называется «Американская мечта как американское оправдание», – наркоте, открывшей дорогу американскому падению. Не убили бы Кеннеди – не стал бы президентом Джонсон, вымостивший путь Никсону. Семена Никсонова «успеха» были посеяны в момент провала – горячего и потного провала в телевизионных дебатах и проигрыша выборов тысяча девятьсот шестидесятого года. Посмотрите на идущих подряд президентов, и становится понятно: от одного к другому психология президента меняется, и все, все эти изменения связаны с невысказанными нуждами, желаниями и противоречиями американского народа. Я пишу о Никсоне как контейнере всего того, чем была в тот момент Америка, и почему мы его выбрали и на какие его действия надеялись…

Я увлекаюсь, почти нападаю уже, прыгаю по всему кабинету, жестами подчеркивая ударные слова.

– Вы очень эмоционально, вижу, относитесь к этой теме, – говорит Таттл. – Но какова ваша мечта, чего хотите вы сами?

– Ничего.

– Правда?

– Правда, ничего такого не могу придумать.

– Это самонаказание такое – не хотеть ничего в обществе, которое только и делает, что чего-то хочет? – спрашивает Таттл.

– Вы так думаете?

– У вас совсем нет желаний? – интересуется он.

– Весьма ограниченные.

– Депрессия?

Я пожимаю плечами:

– Не думаю.

– Что же тогда?

– Удовлетворенность? Отсутствие потребностей?

– А такое бывает? – спрашивает доктор Таттл.

– Это вы мне скажите. Удовлетворенность – это смерть? Надо ли что-то хотеть, чтобы быть живым? Может ли человек стремиться к нематериальному?

– Мудрее было бы, мне кажется, стремиться к объектам более реальным и менее переменчивым, чем ощущение состояния, на которое нельзя рассчитывать наверняка, – возражает Таттл. – Сейчас вы себя хорошо чувствуете, но что-то случится, скажем, и ощущение будет уже не такое хорошее. В вашей модели нет запасного рубежа. Вы не сможете сказать: «Ладно, чувствую я себя полным дерьмом, зато у меня хотя бы есть отличная машина и вот такой телевизор».

– А почему не сказать: «Сейчас мне плохо, но раньше бывало хорошо, и есть шансы, что снова будет»?

– Ну, это от большинства людей потребовало бы очень, очень многого, – говорит он, откидываясь в кресле и ритмично постукивая пальцами друг о друга.

Смотрит на часы – одна из первых цифровых моделей, где крошечные пластинки с цифрами падают вперед каждую минуту.

– На сегодня у нас время заканчивается, – говорит он. – Будем назначать следующий сеанс?

– Я надеюсь, вы сможете заполнить для меня эту форму, – говорю я, кивая на мятно-зеленую бумагу, которую отдал ему. – Это заключение психиатра для департамента социальной службы в ответ на запрос, гожусь ли я в родители.

– Оставьте ее у меня, – говорит он. – К концу нашего следующего сеанса я ее смогу заполнить.

– То есть за заполнение формы я должен заплатить семьсот пятьдесят долларов?

– Это для вас проблема? – спрашивает Таттл.

– Нет, я просто хочу быть уверен, что правильно вас понял.

Таттл кивает:

– В это же время на будущей неделе?