Хаим Граде - Цемах Атлас (ешива). Том второй

— Я не хочу ограничиваться только тем, что обязан делать. Я буду валяться у его порога недели и месяцы, пока он меня не простит.

На евреев напал ужас от сцен, которые им еще предстояло видеть. Намет тоже вздрогнул от страха, как будто увидел, что его собираются замуровать живьем. Если этот убийца останется в Амдуре и будет продолжать выкидывать свои фортели, то он, Намет, не сможет на улице показаться, чтобы собирать долги. Неожиданно для всех он принялся кричать, что прощает убийцу и что ему не нужно никакое вено при условии, что тот сегодня же уедет из Амдура.

— Он вас прощает, — кричали евреи гостю так весело, как будто он снова стал женихом, а они его поздравляли.

На минуту все лица окружающих слились для Цемаха в одно. Потом каждая физиономия превратилась в целых три, как будто он видел собравшихся в осколках зеркала. Обыватели что-то говорили ему, махали руками, но он казался оглушенным, словно стоял около водяной мельницы, все колеса которой крутились, заглушая голоса людей. «Вот как? Несостоявшийся тесть прощает его?» — в его глазах горело отчаяние больного, который пробудился от кошмара и увидел, что явь еще хуже. Обыватели обменялись между собой подозрительными взглядами: в ясном ли он уме? Понемногу дом раввина опустел, за столом остались сидеть раввин и реб Цемах Атлас.

Реб Борух Рубин считал себя тем утонченным и деликатным человеком, который, согласно Геморе, очень страдает, испытывая отвращение ко всему, что не деликатно и не кристально чисто. Он тянул себя за белые длинные пальцы так, словно доил их, и говорил с холодным гневом:

— Закон не требует, чтобы кающийся, прося прощения, растягивался на земле. Знаток Торы не должен этого делать, даже если ему этого хочется. Так недвусмысленно утверждает «Мишна брура» [99] Галахическое сочинение рабби Исроэла-Меира Кагана из Радуни (Хофец-Хаим,1838–1933). Считается одним из важнейших галахических сочинений Новейшего времени. , ссылаясь на великих мудрецов последних поколений [100] Ахроним ( древнееврейск. ). Этим термином именуются раввинистические законодатели, действовавшие в ашкеназских общинах начиная с XIV в. и в сефардских общинах начиная с XVI в. . У живого следует просить прощения трижды в присутствии трех свидетелей, как я уже говорил. У усопшего следует просить прощения в присутствии миньяна. Однако неслыханно, чтобы женатый человек, знаток Торы, лежал целый день на могиле своей бывшей невесты. Именно потому, что Фальк Намет увидел его валяющимся на земле, он счел это подходящим временем для мести. Если бы реб Цемах вел себя, как подобает себя вести знатоку Торы, деликатно, он бы избежал и собственного унижения, и унижения Торы, а отец его бывшей невесты простил бы его еще раньше.

— Я не хотел вырывать у него прощение силой. Если бы он даже простил меня всем сердцем, я бы сам себя не простил. Я искал унижения, а не прощения, и я хотел, чтобы это унижение длилось как можно дольше, — говорил Цемах со злыми морщинками в уголках рта, вызванными нетерпением и пренебрежением ко всем, кто видел, как он унижался. И прежде чем пораженный духовный глава Амдура успел ему ответить, он вскочил с места и вышел из раввинского дома.

Он пошел на постоялый двор забрать свой сверток и на минуту остановился у дома Фалька Намета, дверь которого была заперта, а окна закрыты ставнями, что делало его похожим на слепую и немую руину. Со всех сторон вслед ему смотрели местечковые евреи. В глазах их был страх, как бы он снова не лег у порога Фалька Намета. Но Цемах зашагал дальше. Если бы он сейчас растянулся в грязи, он выглядел бы в своих собственных глазах комедиантом. Однако Цемах не искал унижения комедианта, как тот виленский табачник Вова Барбитолер, ходивший по домам. Цемах помнил слова Махазе-Аврома о том, что он — ужасный гордец. Но одним махом свой характер не переломишь. В Новогрудке его учили, что надо всю жизнь работать над собой, чтобы перемениться.

— Ох, Цемах-ломжинец, — говорил он сам себе, — тебе еще долго придется валяться в грязи и искупать свои грехи, пока ты разобьешь свое сердце и сможешь сказать про себя: «Сердце сокрушенное и удрученное, Боже, презирать не будешь» [101] Тегилим, 51:19. .

Муж Славы пришел домой, и в просторных комнатах Ступелей вдруг стало тихо. Было около девяти утра. Обе свояченицы, Хана и Фрида, шушукались на кухне, пока их мужья ждали деверя в гостиной.

Володя стал за прошедшее время еще ленивее и пузатее, он зевал и дремал целыми вечерами в мягком кресле. Пару раз в течение вечера он звал жену добродушно и шутливо: