Хаим Граде - Цемах Атлас (ешива). Том второй

— Ты виноват! — заявила она и, водя пальцем правой руки по левой ладони, принялась доказывать. Он уходит рано утром на молитву, когда она спит как убитая, устав от преследующих ее бед. Вот воры и выбрали время, когда он уходит, и взломали лавку, пробив дыру в стене. А если бы он не уходил так рано на молитву, ничего бы не случилось. Раввинша принялась жаловаться гостю на своего мужа, который велит ей закрыть лавку, тогда ей меньше придется выплачивать. А что она будет делать? Сидеть, сложа руки? Не дождутся этого ее враги-оптовики! В эту минуту в лавку зашла покупательница. Раввинша Юдес бросилась к ней и так хлопнула застекленной дверью из жилой комнаты в торговое помещение, что стекла задребезжали.

— Когда она злится на оптовиков, то хлопает дверью, — огорчается реб Авром-Шая и с закрытыми глазами углубляется в чтение благословения после трапезы.

Цемах смотрел на него и вспоминал, как во время их спора в Валкениках Махазе-Авром стонал: «Я всю жизнь страдаю и все же не раскаиваюсь в том, что женился на ней и не опозорил дщерь Израилеву». Да, так живет и страдает тихий человек, идущий по тихому пути.

Занятая с единственной покупательницей раввинша не обратила внимания на мужа и его гостя, которые прошли через лавку и выскользнули на улицу. Они спустились с Зареченской горы, и на углу Поплавской улицы реб Авром-Шая остановился.

— Ограбление произошло ночью, еще до того, как я вылез из кровати, и я действительно слышал шаги в лавке… Я вижу, вы удивлены, что я промолчал. Но если бы я начал кричать или разбудил бы хозяйку, чтобы она подняла шум, взломщики ворвались бы к нам со своими топорами и совершили убийство или, по меньшей мере, связали бы нас и забрали субботние подсвечники. Поэтому я промолчал.

«И продолжайте молчать дальше!» — подумал Цемах и проводил Махазе-Аврома до Поплавской синагоги. У входа реб Авром-Шая снова остановился.

— Сначала я намеревался пригласить вас обоих к себе и попрощаться с вами прежде, чем вы уедете домой. Но из-за нынешних дел я не уверен, что моя хозяйка воздержится от своих громов и молний даже в присутствии вашей жены. И совсем ни к чему, чтобы ваша жена видела, как громко можно кричать на мужа, — пошутил реб Авром-Шая с горящими от стыда щеками. — Завтра около полудня я зайду к вам в гостиницу попрощаться. — И он подробно выспросил адрес.

Супруги проживали в одной гостинице, но в разных номерах. Мойше Хаят въехал в маленькую комнатку там же. Цемах был поражен и разгневан. Слава отвечала ему своей обычной улыбочкой, демонстрирующей, что она делает все это ему назло, что это, мол, уже третья гостиница в третьем городе с тех пор, как она за ним гоняется. Валкеники — не один, Нарев — не два, а Вильна — не три [210] В данном случае употребление частицы «не» — шутка. Поскольку еврейская традиция запрещает пересчитывать людей, в разговорной еврейской речи, в случае когда пересчет был все же необходим, вместо «один, два, три» говорили «не один, не два, не три» и т. д. . И в виленской гостинице Цемах живет сам по себе, как будто он ей не муж. Так почему же в эту гостиницу нельзя въехать и логойчанину? Жалко, что здесь же не проживает Хайкл-виленчанин, тогда было бы еще веселее. Да, почему его не видно, этого Хайкла? Он прячется под маминым фартуком или боится, как бы его ребе не выпорол?

С каждым днем крепла уверенность Славы, что все это закончится так, как она хочет. И именно потому, что она перестала заботиться о своих планах на будущее, она все больше переживала, что Цемах поехал к постороннему человеку, чтобы решить, как вести себя с ней, его женой. Она постоянно смеялась и шутила, чтобы не возненавидеть его. Но когда он пересказал ей свой разговор с Махазе-Авромом, она была поражена.

— Так он и сказал? Он не верит, что с моей стороны это только упрямство, и считает, что это потому, что я тебя люблю? Так он и сказал? Коли так, он действительно лучше тебя и умнее.

— А волосы платком ты прикроешь? — спросил Цемах.

— Да, из уважения к нему, а не для тебя. Я надену и блузку с длинными рукавами, и брошь с золотыми подвесками, — ответила Слава, и Цемах снова рассердился: ей настолько чужда его среда, что она даже не понимает, что такой человек, как Махазе-Авром, не смотрит, во что одета чужая жена.

Реб Авром-Шая пришел на следующий день около полудня, как они и договаривались. Он постучал в дверь номера Цемаха и вошел с палкой в одной руке и с большой книгой — в другой. Он с мягкой улыбкой, прятавшейся под усами, доброжелательно смотрел на Славу через очки. В пальто и с палкой в руке он уселся за стол и положил на него книгу.