Геннадий Головин - Стрельба по бегущему оленю

Павел спросил:

— А что он за человек, на ваш взгляд?

Симбирцев, к удивлению, ответил не сразу, а подумав:

— Что я вам могу сказать? Если бы мы жили с вами не в нашей стране, а в Чикаго, я сказал бы, что это просто бандит. Вы еще наглядитесь в его глаза, и мне интересно, какое будет ваше впечатление. Я один раз ходил в кино, и там показывали мне змею. Питон-шпитон, не знаю, как это называется, но у него такие же глаза, верьте слову! Он совсем один, и у него никакого интереса к людям. Я иногда выходил по холодку посидеть с соседями, посмотреть, как играют в домино, послушать, как думают люди, это ж всегда любопытно. Не буду врать — он иногда сидел тоже, но как сидел, спросите меня! Я был бы одесский писатель Бабель, я изобразил бы, как он сидел среди людей. Это человек, которому ничего не было интересно. Или — у него болела рука? Или он что-то такое думал? Змея ведь тоже может о чем-то думать, как вы считаете?

— А что у него с рукой?

— Он за что-то сидел, и там ему порезали жилу, вот что я слышал.

— Пил?

— Я так скажу, что он всегда был как пьяный. Я не видел, но я думаю, что он-таки пил. «Смурной» — вот как его называли. А еще: «пыльным мешком вдаренный», так метко говорила Нюра-трикотажница, святая девушка. Что характерно, заметьте — женщинами не интересовался.

— Так, — сказал Павел и поднялся. С сожалением встал и Симбирцев. — Спасибо, вы мне очень помогли своим рассказом.

— …Но если вы сделаете вывод из моих показаний, что он — идиот, вы ошибетесь, — неожиданно сказал напоследок старик. — Я почему так считаю? Идиотов не бывает жалко, а я, верьте — не верьте, иногда почему-то жалел его.

Он сидел в управленческом буфете и ел рубленый шницель. «Интересно, какие чувства вызвал бы этот кулинарный шедевр у Наума Марковича», — подумал он раздраженно.

Какая-то мысль все ускользала от него, даже не мысль, а какое-то ощущение, мимолетно махнувшее в сознании тогда, когда он сидел в кабинете Савостьянова, а тот поднялся из-за стола, достал кошелек для ключей — красивый, кожаный… Нет, позже! Когда Савостьянов уже открыл несгораемый ящик и добывал оттуда тетрадку… Но что это была за мысль?

Нет-нет. Это не относилось к датам. Хотя это и любопытно, что только сейчас пришло в голову: Ксана убита двадцать третьего мая. Химик обещал отдать долг тоже двадцать третьего. Когда Ксана в последний раз была у Савостьянова, было тоже двадцать третье. Косых оказался в бараке двадцать третьего…

Господи, и это они называют словом «кофе»? Ополоски какие-то! От них за версту несет хищением. А вон инспектор по торговле и общественному питанию сидит, задумчиво попивает эту бурду и не замечает. Побежал…

Раздражение не покинуло его и тогда, когда за столик к нему присел Мустафа Иванович, необычайно кроткий, внимательный и тихий.

— Добрый день, Павел…

Тот изумленно дернул головой от нежных интонаций, прозвучавших в голосе начальства. Так изумился бы матрос, дернувший пароходный гудок, и вдруг услышавший вместо привычного рева соловьиную трель.

— Как дела?

— Да идут дела… Ничего идут дела…

— Ты уж извини — заездили мы тебя маленько. Но ты ж сам понимаешь: людей не хватает, кругом — завал, начальство требует. Ничего?

— Чего «ничего»?

— Чувствуешь себя ничего?

— Да вроде бы… — все еще потрясенно отвечал Павел.

— Мы тут с ребятами посоветовались… Решили: дело это, по убийству на Красногвардейской, Степанову передашь. Ну, а совхозом я сам буду заниматься.

— Это как это, как это?! — опешил Павел.

— Мы ж понимаем, тебе сейчас будет трудно — о делах. Ходатайство напишем, я уже говорил с начальством. Лучшие профессора, клиника в Москве. Все будет как надо. Что ты смеешься? Чему ты радуешься? — вдруг начал сердиться Мустафа, потому что Павел, вместо слов, как полагается, благодарности, принялся идиотически подхихикивать.

— Откуда вам был звонок?

— Мне…

— Из железнодорожной больницы?

— Из онкологического диспансера.

— И что говорили?

— Ну… Результаты анализов… Необходимо госпитализировать. Ты только, понимаешь, не храбрись, не храбрись!

— Так вот, милый Мустафа Иванович! Я очень тронут чуткостью и так далее, но дело вот в чем. По делу об убийстве я разрабатываю сейчас одного врача. Чтобы войти в контакт и прощупать — прикинулся больным. Дескать, проконсультируйте и все такое прочее. Он что-то почуял. Вот и решил во что бы то ни стало отстранить меня от следствия — я его насквозь вижу. Не сомневаюсь, что результаты анализов фальсифицированы. Я это предвидел. Специально для этого одновременно сдал анализы в Первую городскую…