Геннадий Головин - Стрельба по бегущему оленю

— Он куда-то в, командировку сбежал — специально, я знаю!

— Паспорт тоже сперли?

— А вот и нет! — радостно засмеялась она. — Он у администраторши, в Доме рыбака. Только у меня там не уплочено… Я потому оттуда и сделала ноги — хотела к Люське вещи перенести, ну, а паспорт, думаю, как-нибудь потом.

— Люська тебя по номерам и таскала?

— Зря ты так. Она хорошая женщина.

— Не сомневаюсь. Значит, все будет так (если не согласна, можешь хоть сейчас уходить): я здесь еще — неделю. Эту неделю ты живешь здесь, но носу никуда не высовываешь! Если узнаю, что ты даже за дверь вышла — выгоню! Ясно?

Она смотрела на него зачарованным взглядом.

— Потом я тебе беру билет и отправляю домой. Нечего тебе тут болтаться. Скурвишься, не успеешь и глазом моргнуть.

— Ой, Митя… — она перевернулась лицом в подушку. — Можно, я буду вас Митей звать? Мне так плохо тут, стыдно!

— Ладно, ладно… — Он погладил ее по голове, как малого ребенка. — Бывает. Считай, что тебе все приснилось.

— Да-а… А чемодан украли — тоже приснилось? Мне даже переодеться не во что! А этот гад еще и платье порвал!

— Вот и хорошо, что порвал — меньше соблазну будет в коридор высовываться.

Вы… ты что ж думаете, что я совсем уж… такая? — она вскинулась видом оскорбленной невинности.

Он опять погладил ее по голове и засмеялся:

— Не такая, не такая. Успокойся. Эх ты, балда иванна!

— У него было ощущение, что он ужасно взрослый, а это — дите малое. Но тут дите малое живо перевернулось под простыней, рука ее проворно шмыгнула по голой ноге его, отыскивая: — Ты еще хочешь… — произнесло с удовлетворением и с превосходительностью в голосе.

— Только, если пообещаешь, что орать не будешь.

— Обещаю, обещаю…

Опять, мельком, он подумал о Наде. А потом быстренько и косноязычно вот что придумал в оправдание свое: «Это то, что стоит между нами, между мной и Надей. Я это уничтожаю…» — и на сей счет временно успокоился.

Утром, чуть свет, в номер постучали.

Хмурый и злой, ДэПроклов открыл, с недоумением уставился на лысоватого, худенького гражданина, который улыбаясь зрил на него.

— Не узнал?! Точно, не узнал! — заулыбался тот и того шире. — Я — Виктор, ну… муж Ирины!

— А-а! Ну, конечно! — ДэПроклову стало неловко. — Темно тут, а я к тому же и спросонья и с похмелья. Заходи!

Тот прошел, сел возле стола. Чувствовал себя явно стесненно.

— А я только сменился, домой пришел, Ира рассказала — я сразу сюда! Извини, что в такую рань.

ДэПроклов глянул на часы — не было еще и восьми.

— Не бери в голову! — великодушно отозвался он. — Вот только утреннюю гимнастику сделаю… Тебе налить?

Тот засмущался: «Самую малость…»

— Будь здоров. Я рад видеть тебя, — сказал ДэПроклов.

— Я тоже рад. Мы все рады, — серьезно отозвался Витюша. — И я, и Ирина, и все. Хорошо, что ты приехал.

Витюша за прошедшие годы очень изменился — как бы подсох, заметно полысел и, как у многих тут, неприятная егозливость обозначилась в нем, неуверенность некая, что-то приказчичье: «Я здесь уже не хозяин…» А раньше именно хозяйская веская уверенность в них, в камчадалах, пленяла: они были свои люди на своей земле.

— Ты давай закусывай. — ДэПроклов повел рукой по столу. — Небось, и позавтракать не успел?

— Не успел. Я, честно, так обрадовался, что ты приехал — будет хоть кому рассказать — что даже не раздевался. Сразу сюда побег, — он рассмеялся дробненьким смешком. — Экие, однако, у тебя тут разносолы!

— Так и давай, рубай — не стесняйся! Ты сказал: «будет кому рассказать»? Что это значит?

— То и значит, — хмуро и почти враждебно ответил Витюша. — Наши меня уже не слушают. Они, по-моему, думают, что я маленько крышей двинулся — со времен Надиной смерти. Главное, что ведь и сами не верят, но — молча! — он взял ножик и стал увлеченно, выражение лица имея хищно-плотоядное, отрезать тончайший ломтик с головки сыра.

— Я так понимаю, что у тебя есть доводы серьезные?

Тот кивнул, не в состоянии оторваться от хирургической своей операции.

— Тогда, давай, выпьем-закусим, не отвлекаясь, а потом ты все мне расскажешь.

Витюша, вкушая сыр, лишь молча кивнул.

— У-ух! — сказал ДэПроклов. — Довели, я смотрю, Камчатку до кондиции. Слез не хватает смотреть.

— Ет-то точно! — бодро отозвался Витюша, храня на лице счастливое послевкусие. — «Были мы люди, а стали людье», как сказал Осип Эмильич. Между прочим, хорошего сыру я не едал уже года три.

— А это — хороший сыр?

— Очень! На удивление! Хорошо созревший, молоко — летнее, с хорошего разнотравья, а сыворотка какая-то — потрясающая, я такой ни разу не встречал!