Геннадий Головин - Стрельба по бегущему оленю

Надо было о чем-то говорить, и ДэПроклов спросил:

— А вы в Москву на предмет чего летали? Если не секрет.

— Какой же секрет? Только я не в Москву, а во Владивосток ездил. На предмет, как бы сказать, передислокации.

— Ну и как?

— Передислокации не будет.

— Вы сколько лет на Камчатке?

— Пятьдесят. Чуть даже побольше.

— Тогда вы абсолютно правы.

— Разумеется, прав. Только кто бы убедил в этом мою внуку.

— Как-нибудь я к вам заеду — убедю!

— Буду премного вам благодарен.

Не обязательный был разговор, никого ни к чему не обязывающий. ДэПроклов знал, что наверняка больше никогда не увидит этого симпатичного старичка, однако по застарелой привычке разговорил его и узнал, что живет он вдвоем с внучкой, которую он называл «внука», «внуке» — двадцать три года, она работает там же, где и дед, — в местном отделении ТИНРО и хотя безумно любит Камчатку, изо всех сил рвется на материк, ей кажется, что там и легче и проще жить сейчас, чем здесь, где жить, особенно молодым, почти невмочь и из-за дороговизны, и из-за смехотворно низкой зарплаты, которую, к тому же, вот уже четыре месяца не выдают — все из-за той же пресловутой «недостаточности финансирования» — но главное, из-за того, что большинство сверстников и сверстниц ее, у кого была возможность, уже сбежали или мечтают сбежать в Россию.

— О-о! — изумился вдруг старичок, — мы, оказывается, уже приехали! Как быстро!

— А мы, кстати, так и не познакомились, — спохватился ДэПроклов и протянул старичку руку. — Дмитрий. Проклов. Журналист. Бывший.

— Да-да! — Воскликнул старичок. — Действительно! Как же мы это? Леонтий Иванович. Извольский. Очень рад. Найдете время, заходите. Я вон в том доме живу, квартира, легко запомнить, тринадцать. Действительно, очень рад был нашему знакомству. Всего вам наилучшего!

— Теперь — в «Авачу»! — сказал ДэПроклов, оставшись один, и вдруг как-то очень внятно почувствовал, что он — на Камчатке — один.

Все было иначе.

Гостиница, с улицы глядя, казалась нежилой. Светилось лишь несколько окон.

В вестибюле, полуосвещенном и гулком, стоял тихо-отчаянный запах запустения.

Женщина, вышедшая к нему из комнатки администратора, была заспанна и, похоже, несказанно обрадовалась живому человеку, потревожившему ее.

— А куда вы девали мою любимую табличку «Мест нет»? — спросил вместо «здрасьте» ДэПроклов.

Она негромко и коротко рассмеялась, мигом превратившись из лица официального в милую, пожилую, радушную по-камчатски женщину.

— А кто ж ее знает? Я уж и забыла, когда в последний раз выставляла. Вам коечку?

— Номер. Хорошо бы — одноместный.

— Ой, — очень сочувственно и даже чуть-чуть виновато воскликнула женщина. — А вы цены знаете?

— Не-а, — беззаботно ответил ДэПроклов. — Я у вас ужа прорву лет на был.

Она назвала цену.

— Однако! — только и сумел произнесть ДэПроклов.

— Мы теперь АО, — грустно усмехнулась администратор.

— Мда. Жить, однако, надо. Давайте! Слава-те, Господи, деньги казенные.

Она дала ему анкету. ДэПроклов, как в прежние времена, заполнил ее молниеносно за пятнадцать секунд, по памяти. (В той его, прежней, разъездной жизни частенько случались ситуации, когда именно от скорости заполнения анкеты, кто первым сунет ее администратору, зависело, будешь ли ты ночевать по-человечески или будешь коротать ночку в вестибюле, в лучшем случае скрючившись в кресле…)

Он поднялся на этаж, отыскал нужный номер и вдруг слегка обомлел: она его поселила в тот же самый номер ! Он не мог ошибиться — напротив была дверь в буфет.

Непонятно отчего, он разволновался. Разволновался неприятно, у него даже слегка помрачилось перед глазами.

«Ну-ка! — грубо прикрикнул он сам на себя. — Хватит! Ты здесь по другому делу».

Он вошел в номер, как входят в комнату, где совсем недавно пребывал покойник. Как ни убеждал он себя, что за эти годы сотни постояльцев прошли через эти апартаменты, ему явственно чудилось присутствие — тень присутствия — Нади.

…Его привезли из Усть-Кореня труп трупом, изблеванного, с острыми резями в желудке, настолько обессиленного и исчахшего, что, помнится, летчику-вертолетчику пришлось чуть ли не на себе тащить его до койки.

«Пищевое отравление» — такой был диагноз.

Отравился он, без сомнения, копченой рыбкой, которую презентовал ему — как же его звали? — усть-кореньский бичёк, который как-то очень ловко, очень естественно приклеился к нему сразу после прилета, едва-едва вылез ДэПроклов из кабины. Чересчур уж как-то ловко, чересчур уж как-то естественно приклеился… Можно было бы предположить, что он его поджидал.