Геннадий Головин - Стрельба по бегущему оленю

— Кто она? — настойчиво спросил Тимур. — Это ж очень важно!

Смотритель был, кажется, несколько удивлен настойчивым, кровным интересом, который он слышал в вопросах мальчика. С нескрываемым любопытством поглядел на него.

— Там же люди! — не унимался Тимур. — Пытаются что-то сделать. Погибают. А их кто-то предает! Предавал… — поправился он поспешно, почувствовав, что проговаривается.

Смотритель, с еще более внимательным интересом глядя в лицо мальчика, снова взялся за чайник. Стал наливать в кружку вино.

Струя падала в кружку медленно. Звук льющейся жидкости казался странно чрезмерным. У Тимки словно бы дернулось все перед глазами.

Он увидел почти вплотную к глазам пыльный бархат портьеры, изъеденной молью, выцветшей. Осторожно отвел портьеру в сторону.

Под ним был камнем мощенный дворик, обнесенный каменной же стеной, густо увитой виноградом и плющом.

В тени пальмы возлежал в кресле Десебр, изнывающий от жары, едва лишь прикрывший белой тогой старческую дряблую наготу.

Возле него маялся на самом солнцепеке ближайший советник — широкий, мясистый, кривоногий, плохо бритый.

— Что еще тебе, Януар?

Десебр отпивал из кубка напиток, в котором звякали льдышки. Януар смотрел с мукой и завистью.

— …сказав, что ты великий полководец, чтимый из чтимых, что ты мудрейший управитель, что ты читаешь в сердцах своих подданных, как по написанному на пергаменте, — сказав это, я не скажу ничего нового… — Януар вытер пот, обильно катящийся по его лицу. — Однако позволь сказать и другую правду, чтимый из чтимых?

— Ну-ну… — Десебр слегка оживился. — Ты не боишься, что правда, высказанная тирану, особенно в час полуденного зноя, может оказаться последней правдой, изреченной тобой? Не верь, Януар, тиранам, которые признаются в любви к правде.

— Ты не тиран, и потому позволь!

— Я предупредил… — хмыкнул Десебр.

— Ты плохой торговец, чтимый из чтимых!

— Объясни, — кратко и без удовольствия сказал Десебр.

— Стараниями верных тебе людей мы вызнали, где скрывают дочь Даута — она у тебя в руках. Это — богатство, Десебр, прямо с небес свалившееся тебе. Но я не поверил своему слуху, когда узнал, как ты решил распорядиться этим богатством. Это правда, что ты хочешь тысячу воинов и двенадцать больших кошельков за Эрику, дочь Даута? Если так, то ты плохой торговец, чтимый из чтимых. Вот моя правда.

— Как предлагаешь распорядиться этой девчонкой ты?

— По прямому назначению, чтимый из чтимых. Ты будешь полновластным владельцем всех богатств Перхлонеса.

Десебр криво усмехнулся:

— Велики богатства…

— Ты будешь иметь под своим началом всех воинов Перхлонеса, ты будешь править самой тихой и мирной провинцией Фаларии, если…

— Если?

— …если сумеешь выдать замуж дочь царя Даута за… Десебра, самого чтимого из чтимых во всей солнцеподобной Фаларии!

Десебр задумчиво позвякивал льдышками в кубке.

— На! Смочи горло! — Десебр не глядя протянул кубок. — Мне нравится, что произносит твой пересохший язык. Но — Даут? Впрочем…

— Ты прав. Даут стар и болен, и стараниями юной Детры не видно конца его болезням. Печальный исход может наступить во всякую ночь.

— Но девчонка, мне доносили, строптива.

— Девчонка строптива, это так. И ты прав, полагая, что лучше бы иметь ее согласие на свадьбу. Перхлонес смирится с Десебром на троне только при условии совершенно добровольного согласия ее на брак.

— То-то и оно… — пробормотал Десебр, оглядывая свое дряблое тело.

Тут советник и выложил свой главный козырь.

— Не обижай недоверием лекаря своего, многомудрого Атиллу Лавениуса, — сказал он тихо и со значением. — В его келье много, о-очень много склянок с настоями самых разнообразных свойств. Есть (он хвалился мне) и такие, что превращают строптивых дев в тихих и влюбленных невест.

Десебр крякнул с непонятной досадой.

— Ты видел ее?

— О да! Это еще не роза, но это будет прекраснейшая из роз!

— Я обдумаю твои слова, Януар. Завтра к вечеру позову. Приготовь все на тот случай, если я соглашусь. Мне, пожалуй, одно не нравится. Не окажусь ли я сам в положении старого болтливого Даута, чьи кости греет по ночам наша златокудрая и хитромудрая Детра?

Тимур вздрогнул и оглянулся.

Какое-то движение ему почудилось среди зелени, увившей соседний балкон. Он пристально вгляделся и наконец заметил горбуна, который, так же, как и Тимур, располагался послушать разговоры двух самых могущественных людей Перхлонеса.