Геннадий Головин - Стрельба по бегущему оленю

Жалобно и горестно мяуча, выскочил откуда-то обрадованный котенок.

Тимка взял его на руки. Тот сразу же замурчал, благодарно и жадно слизывая кровь с рук мальчика.

Уже совсем рассвело, когда он вновь вышел на крыльцо дома.

Земля перед домом была истоптана копытами лошадей. Раненых и убитых в этом неравном сражении увозили, должно быть, на арбе — отчетливо были видны колесный след и алый пунктир на земле.

Мальчик пошел по следам. Это было не трудно, потому что отряд почти сразу, отъехав от дома Адльбера, свернул на береговую отмель, и на песке следы читались отчетливо.

Он шел, держа котенка на руках, весь все еще мокрый, весь в чужой крови, весь погружен в размышления.

Когда он спохватился и огляделся, следов уже не было.

Было холодно, задувал ветерок с моря. Тимур, в мокрой рубахе, босой, мелко дрожал.

Он нашел свою одежду, оставленную на камне. Прежде чем одеться, без охоты вошел в море — смыть кровь.

Рыбешки со всех сторон торопливо сплывались на запах крови.

— Кис-кис! — позвал он котенка, уже одетый. Котенка нигде не было. Не слишком-то и удивившись, он пошел по берегу бухточки дальше.

Он был измучен событиями этой ночи.

«Амфора» совсем уже рассохлась, полурассыпалась. Цветы почернели и усохли.

Он ногой пнул это произведение искусства — словно в сердцах, с пренебрежительностью. Тотчас, впрочем, спохватился.

Быстренько, без особого, однако, тщания, начал лепить новую вазу. Ткнул в нее первые попавшиеся цветочки.

Рядом с ее вопросом: «ТЫ ГДЕ?» написал: «БУДУ».

За спиной мяукнул котенок.

Тимка заулыбался обрадовано.

— Ты что ж это отстаешь? — спросил его почему-то шепотом. Котенок на руках снова замурчал.

Дома Тимур налил в блюдце молока. Поставил котенку.

Из последних сил добрался до кровати.

Брат богатырски храпел, разбросавши руки в стороны. На груди его поблескивала монетка на цепочке.

Тимур вспомнил про свой амулет. Взял в ладонь, внимательно и тихо рассматривал.

— Это ты кошку в дом притащил? — с неудовольствием спросила мать, когда он сидел за завтраком.

— Кошку?

— Блюдце с молоком ты поставил?

— Ну я…

— А мало я их повыгоняла? У меня же астма на ихнюю шерсть! Вы это можете понять или не можете понять?

— А где он? Котенок-то? Черненький такой с беленьким?

— Не знаю. Блюдце стоит. Молоко стоит. Котенка не видела. Увижу — сразу предупреждаю — выгоню! У меня ж астма! Неужели так трудно понять?!

Дожевывая, Тимур вышел после завтрака на лестницу. Взгляд его тотчас устремился на дверь подвала.

Дождавшись, когда мать скроется в глубине сада, Тимур быстро скатился по лестнице и нырнул в подвал.

Никого не было.

Но кувшин стоял там же, где стоял и ночью. А рядом с ним — нет, не масляный светильник — керосиновая лампа. И — коробок спичек.

На груде соломы явственно виднелся след от грузного тела.

Тимур низко нагнулся к земляному полу, отчетливо увидел: густеющая лужица крови и алые капли, ведущие от ступеней лестницы к месту, где лежал ночной гость.

Сандра с искренним удовольствием, весело расхохоталась, выслушав рассказ Тимки. Посмотрела на него с неким даже уважением.

— Эх! Тебя бы к нам в комнату затащить! С тобой не соскучишься. Мы вечером истории — кто пострашнее — рассказываем. Ты бы имел у нас большой успех.

Тимур застеснялся чуть ли не до слез.

— Это ж не «истории»! В том-то и дело! Это вроде как на самом деле со мной, понимаешь? Но только — тогда! Понимаешь?

Она посмотрела на него из-за плеча — опять тем самым взглядом той самой маленькой монахини. И опять Тимур поразился: до чего же похожа!

— А у тебя, может, это?.. — Сандра сделала неопределенный жест около головы. — Может, крыша набекрень поехала?

— Может… — печально и просто согласился Тимка.

Жалобно и отчаянно мяукая, из высокой травы выкарабкался на берег котенок — черный с белым.

— Ну вот! Видишь? — возликовал Тимур. — Я ж говорил тебе! Он в доме старика этого… Адльбера… ко мне пристал! Я ж говорил тебе! Я его домой принес. Утром проснулся — нет! Думал, привиделось, а он — вот он!

Сандра котенком восхитилась.

— Кис-кис! Дай мне его! Ну, Тимочка! Ну, миленький! Дай мне его!

Тимка зарумянился от смущения при слове «миленький».

— Бери, — сказал он, делая равнодушный вид. — Только, если пропадет, я не виноват. Он же оттуда. А ты здесь.

— Кисанька! Лапонька! — не слушая Тимура, сюсюкала Сандра. — А нам, скажи, все равно, откуда мы… Нам, скажи, главненькое, чтобы молочко было, чтобы котлеточка вкусненькая! Правда, Тимочка? Я его Тимочкой назову, не возражаешь? — Она подняла лукавые глаза на Тимура.