Артем Гай - Всего одна жизнь

Для анестезиологов самым трудным и ответственным был наркоз Жене. Они хорошо понимали, что удача всей операции пересадки во многом зависела от них: смогут ли они обеспечить жизнедеятельность отравленного, истощенного организма в условиях тяжелого оперативного вмешательства. И они старались вовсю.

Все в операционной чувствовали себя соучастниками чрезвычайного события: события, в котором одно человеческое существо — на самой грани жизни и смерти, а другое — с радостной готовностью жертвует здоровьем ради спасения первого. И не имело значения, что никто здесь не знал этих людей вне больницы, не представлял их сейчас как конкретных братьев Харитоновых — чьих-то сыновей, чьих-то возлюбленных.

Снова появился Кирш.

— Там уже почти готово, — сказал он Герману.

— У нас тоже.

Алексей Павлович наклонился к Лиде:

— Профессор интересовался состоянием реципиента. Я сказал — вполне приличное.

— Спасибо. Ты меня успокоил, — бросила она, не оборачиваясь.

— Ну, ну, не плачься, — подбодрил Кирш и заторопился в соседнюю операционную.

Медленно, но неуклонно операция двигалась к своей кульминации.

— Ну, что там? — спросил Федор Родионович.

— Все готово.

Перевязать и пересечь артерию и вену — дело одной минуты. И вот в руках профессора, в стороне от стола и распростертого на нем тела, — почка. Ее нужно еще промыть специальным холодным раствором, чтобы снизить в ней температуру и уменьшить потребность почечной ткани в кислороде, помочь ей выжить до момента, когда кровь снова принесет ей жизнь — кровь другого человека, в другом теле.

Ардаров и Прасковья Михайловна заканчивали операцию Бориса, когда Федор Родионович, перейдя в соседнюю операционную, начал вшивать артерию здоровой почки в подвздошную артерию Жени. Операция продолжалась немногим больше часа, но Федор Родионович ощущал тяжесть и усталость во всем теле, словно провел за операционным столом уже несколько часов. В последнее время он часто испытывал подобное, особенно в случаях тяжелых или необычных, когда операции предшествовали долгие мучительные раздумья, сомнения, бессонница. Однако, несмотря на усталость, Федор Родионович без колебаний принялся сшивать артерии П-образным швом, а не обвивным, более простым для исполнения, но менее надежно обеспечивающим точное сопоставление стенок обоих сосудов. Федор Родионович знал: эта сложная операция требовала от него самого верного, наилучшего исполнения каждой детали.

Минуты цеплялись за минуты, текли неприметно, выстраивались в получасья. Бориса уже вывезли в реанимационную палату. Постепенно освобождавшиеся на отделениях хирурги взбирались на подставки за спинами операторов. Анестезиологи и все их помощники, красные, распаренные, едва не валились с ног от длительного напряжения и все нараставшей в операционной духоты.

Она была бесконечной, эта операция! Но и Федор Родионович, и Герман понимали, что именно сшивание вен — самая ответственная ее часть. Надо, чтобы концы вен прилегали друг к другу именно внутренними, слегка вывороченными своими стенками, идеально гладкими, где не на чем образоваться кровяным сверткам. Опасность тромбоза вены, в которой скорость кровотока относительно мала, заставляла операторов шить с великой тщательностью, проверяя каждый стежок. Стоило тонкой венозной стенке прорезаться под нитью, и все приходилось начинать сначала. И они начинали, молча и упрямо. Как назло, оторвалась одна из четырех нитей-держалок, которые придавали сосуду на время сшивания форму прямоугольника.

— Держать, а не тянуть! — хрипло, чужим голосом сказал профессор Валентину Ильичу, у которого в пальцах повисла ненужная теперь, такая важная нитка.

— Я не тянул… — виновато промямлил тот.

Кирш толкнул его сзади в спину — молчи! Федор Родионович только коротко и зло глянул на Валентина Ильича.

Все швы, швы тонкими нитями, запрессованными в такие же тонкие серповидные иглы… Швы герметизирующие, фиксирующие…

И вот сняты уже сосудистые зажимы. Секунда напряженного ожидания. Артерия вздрогнула, словно шевельнулась испуганная змейка, и мерно запульсировала, неся к здоровой почке отравленную кровь. Наполнилась, упруго потемнела вена.

— Пробирку, — прохрипел Федор Родионович.

Теперь все в операционной, замерев, смотрели на свободно болтавшийся в пробирке конец мочеточника, ждали. Все, кроме хирургов. Они продолжали работать. Осталось сделать один, теперь уже сравнительно небольшой, шаг — подготовить в мочевом пузыре ложе и внедрить туда свободный конец мочеточника.