Евгений Комарницкий - Эныч

Эныч давит клопа.

— Да, Эныч, вот видишь как в жизни бывает, — переводя взгляд на окно, рассуждает Кувякин. — Вчера мы с тобой были господами, а сегодня — клопы. Вот зайдет сейчас дядя с пистолетом — и к ногтю нас!.. Константиныч, козел старый, не подумал ведь, что с нами будет. Отдувайся теперь за него, доказывай, что ты не верблюд… — Коля, морщась, потирает ногу. — Где справедливость, где братство, где правда? Что за безобразие, Эныч?.. Вот возьми меня — за всю свою жизнь ничего плохого не сделал: в детском саду воспитательниц не кусал, в школе учителей не калечил, в армии полевые кухни не загонял, на работе водозаборы не мазутил, и вот — награда за все это… Здорово!..

— Следователю будешь мозги канифолить, — говорит Эныч.

— Нет, Эныч, — сев на кровать, поджимает к груди колени Коля, — несправедливо все-таки устроена жизнь. Меня к награде представлять надо, а я здесь… Я — здесь, а всякие там Кулики и Михеичи на свободе разгуливают, ханку жрут…

— Пускай жрут, — говорит Эныч, подходя к унитазу, спускает брюки и садится.

— Послушай, — говорит Коля, — как ты думаешь, твоей жене уже сообщили о том, что мы здесь? Может, она передачку нам принесет?

— Держи карман шире. Раздается всплеск воды.

— А что? Серьезно. Рита твоя, могла бы принести передачку…

Лязгает засов. Приоткрывается дверь. В камеру влетает и проезжает лицом по цементному полу человек в разорванной цветастой рубашке. Дверь с грохотом захлопывается.

— Хороша передачка, — говорит Коля. Он встает и, подойдя к лежащему, разглядывает того. Человек поднимается, приглаживая редкие волосы, смахивает кровь с ободранной щеки и, обернувшись в сторону двери, гневно потрясает кулаками:

— Гады! Сволочи! Фашисты!

Склонив голову набок, Кувякин с любопытством наблюдает за действиями вновь прибывшего.

— Не ушибся, приятель?

— Ничего. Не впервой, — говорит новенький. Представляется — Алик. Пархоменко Алик.

— Коля, — говорит Коля. — А это Эн Энович. Или просто — Эныч. Слушай, Алик, у тебя пожрать чего-нибудь не найдется?

Алик прислоняется к стенке, снимает ботинок и, достав из носка кусок черного хлеба, протягивает Кувякину.

— Жуйте, ребята.

— Эныч, а ты будешь? — Коля откусывает больше половины куска. Энергично жует. Откусывает еще. Эныч что-то бурчит и машет рукой.

— Ну, как хочешь, — Коля доедает оставшееся. — Хозяин-барин. Эх, Алик, если б у тебя еще и выпить было…

— Чего нет — того нет, — разводит руками Пархоменко. Сняв другой ботинок, он достает спичку и проводит ею по волосам. Потом ковыряет в ухе. — Давно сидите?

— Давно, — говорит Коля. — Скоро сутки, наверно. Жуткая скучища. Совершенно нечем заняться. Особенно мне. Эныч вон нашел себе развлечение.

Эныч пускает громкого голубка.

— Так уж и нечем? — усмехается Пархоменко, вынимая спичку из уха. — Это дело исправимое. Запомнил силу звука? Сейчас мы с тобой сыграем. Кто из нас Эна Эновича перекроет, тот и выиграл.

— А победителю что?

— Победитель отвешивает проигравшему десять макаронин.

— А куда?

— Куда обычно. В лоб.

— А кто первый начнет?

— Если хочешь, давай начну я. У каждого из нас три попытки.

— А если никто Эныча не переплюнет?

— Ну что ж. Тогда никто и не выиграет.

— Ладно, — соглашается Коля, — Давай, начинай. Пархоменко трижды издает средней силы звук.

— Слабовато у тебя, Алик, вышло, — отмечает Коля.

— Слабовато, — соглашается Пархоменко. — Теперь твоя очередь.

— Ну, с Дядей, — говорит себе Коля. Стартует. Звук получается очень тихий. Коля с надеждой смотрит на Пархоменко.

— Ну как, Алик?

— Никак, — говорит Пархоменко. — У тебя еще две попытки. Вторая попытка Коле также не удается.

— Мало каши ел, — посмеивается Пархоменко.

— Хорошо смеется тот, у кого всегда встает, — отшучивается Коля. Сосредоточившись, трясет кистями рук и набирает полную грудь воздуха.

— Ты прямо Давид Ригерт… — последние слова Пархоменко тонут в бурном звукоизвержении.

— Молодец, Коля, — хвалит Кувякина, отбрасывая сломанную спичку, Пархоменко. — Выиграл. Так тебя, глядишь, и на Олимпиаду в Москву могут послать.

Коля стоит с озадаченным видом. Смотрит в одну точку.

— Эныч! Ты скоро?

— Тебе-то что? — бросает Эныч с унитаза.

— Авария тут у меня маленькая.

— Это бывает, — похлопывает по спине Колю Пархоменко. — Не переживай. В Москве, в психушке, где я санитаром работал, один диссидент со зверской фамилией так обделался, что его потом до-олго отмыть не могли. Меня, кстати, там научили этой игре. Вся спецпалата, в которую известных на Западе диссидентов помещают, с утра до вечера этой игрой тешилась.