Дэвид Лодж - Райские новости

Я взял снимок с собой в больницу, думая, что он может вызвать какие-нибудь интересные воспоминания из детства Урсулы. Она глянула на фотографию и как-то странно на меня посмотрела: «Где ты ее взял?» Я сказал. «Она когда-то порвалась, и я пыталась ее склеить. Не стоит ее хранить. — Урсула вернула мне снимок. — Выброси». Я сказал, что, если ей фотография не нужна, я оставлю ее себе. Она подтвердила мои догадки насчет детей на снимке, но, похоже, не стремилась продолжать этот разговор. «Он был сделан в Ирландии, — пояснила она, — когда мы жили в Корке, перед тем как перебраться в Англию. Очень давно. Ты ходил вчера вечером в „Моану“?»

Я рассказал Урсуле все про «Моану» — все, за исключением того, что меня сопровождала Иоланда.

Я окончательно собрался с духом и позвонил ей в пять часов вечера. Ответила Рокси. Я слышал, как она зовет свою мать, которая, видимо, была на улице: «Мам! Это тебя, кажется, тот мужчина, что был у нас позавчера». Потом к телефону подошла Иоланда, ответившая довольно холодно и сдержанно, что вполне понятно, учитывая мой внезапный уход в воскресенье вечером. Тараторя и задыхаясь от неловкости и смущения, я кратко изложил волнующие события дня и рассказал о желании Урсулы, чтобы я отпраздновал ниспосланную ей радость вместо нее («по уполномочию», как выразился я) с коктейлями в «Моане». И спросил у Иоланды, знает ли она этот отель.

«Конечно знаю, все его знают. Мне говорили, что его изумительно отреставрировали».

«Значит, вы пойдете?»

«Когда?»

«Сегодня вечером».

«Сегодня вечером? Вы хотите сказать, прямо сейчас?»

«Это должно быть сегодня вечером, — сказал я. — Я обещал тете».

«Я вожусь во дворе, — объяснила она, — обрезаю заросли. Вся грязная и потная как не знаю кто».

«Прошу вас, соглашайтесь».

«Ну, не знаю…», — нерешительно проговорила она.

«Я буду там через полчаса, — сообщил я. — Надеюсь, вы ко мне присоединитесь».

Не знаю, откуда я взял этот небрежный, почти ухарский тон, совсем мне не свойственный; но он сработал. Сорок минут спустя я в чистой белой рубашке сидел в плетеном кресле за столиком на двоих на веранде, идущей вокруг баньянового дворика «Моаны», и видел, как из задних дверей отеля вышла и огляделась, защищая ладонью глаза от вечернего солнца, Иоланда. Я помахал, и она зашагала ко мне летящей спортивной походкой. Ее черные волосы, еще влажные после душа, подпрыгивали над плечами. На ней было хлопчатобумажное платье с пышной юбкой, которое выглядело модным и удобным. Когда я поднялся из-за стола и пожал ей руку, она насмешливо посмотрела на меня.

«Удивлены, что я пришла?»

«Нет, — ответил я. Потом, подумав, что это прозвучало весьма самодовольно, поправился: — Да, — и наконец произнес: — В общем, давайте остановимся на том, что я чувствую облегчение. Большое спасибо, что пришли».

Она села.

«Вы должны подумать, что моя светская жизнь весьма бедна, раз я все бросаю и мчусь выпить по первому зову».

«Нет, я…»

«И будете абсолютно правы. Кроме того, я не могла отказаться от свидания с человеком, который знает, как употребить такое слово, как „уполномочие“».

Я засмеялся, ощутив при слове «свидание» легкий холодок опасности, но не неудовольствия.

Подошел официант. Я спросил, какие есть коктейли с шампанским, и, когда он ответил, предложил Иоланде выпить просто шампанского, с чем она охотно согласилась. Я заказал бутылку «Боллинжера» — только это название я уловил в перечне, который протрещал официант.

«Вы хоть представляете, сколько это может стоить в таком месте?» — спросила Иоланда, когда официант отбыл.

«У меня приказ вести себя сегодня вечером экстравагантно».

«Ну что ж, — произнесла она, оглядываясь вокруг, — обстановка здесь элегантная».

И в самом деле, «Моана» совсем не похож ни на одно из зданий, что я видел в Вайкики, — не кич, не лубочный викторианский торговый квартальчик, воспроизведенный в масштабе три четверти, как тот, на который я наткнулся позавчера («Бургер-кинг», разместившийся за подъемными окнами, псевдоанглийский паб под названием «Роза и корона»), — но нечто подлинное, изящная деревянная постройка, по-настоящему величественная и оригинальная, прекрасно отреставрированная, с полированными полами из дерева твердых пород и текстилем Уильяма Морриса [79] Уильям Моррис (1834–1896) — английский дизайнер и мастер мебели, тканей, витражей и обоев, поэт и ранний социалист, революционизировал викторианские вкусы. . Бледно-серый фасад с ионическими колоннами и верандой с арками впечатляет. На заднем дворике, который выходит на пляж, возвышается огромный древний баньян, привязанный к земле своими занятными воздушными корнями. В тени баньяна струнное три играло Гайдна, — Гайдн и Вайкики! — а по небу в абрикосовой дымке скользило к океану солнце. Не помню, когда я чувствовал себя таким счастливым, таким беззаботным, когда еще жизнь казалась мне такой приятной. Я пил великолепное марочное шампанское, слушал классическую музыку, наблюдал солнечный закат над Тихим океаном и вел беседу с умной, приятной и привлекательной внешне спутницей. «Как приятно деньги иметь, хей-хо, как приятно деньги иметь!» — нараспев прочитал я.