Дэвид Лодж - Райские новости

Поболтав о том о сем еще несколько минут, Софи Кнопфльмахер оставила нас одних. «Приходится о чем-то разговаривать, — сказал папа, словно защищаясь, — если эта чертова баба настаивает на том, чтобы навещать тебя. Я ее не приглашал».

«Мне кажется, это очень любезно с ее стороны, — заметил я. — И если она отвлекает тебя от твоего бедра…»

«От этого меня ничто не отвлекает», — отрезал он.

«У Урсулы есть одна новость, способная это проделать, — заинтриговал его я. — Давай, ты сейчас позвонишь ей, и она сама тебе скажет. Я попрошу, чтобы тебе сюда принесли телефон».

«Что за новость?»

«Если я тебе скажу, это испортит сюрприз».

«Не люблю сюрпризов. О чем новость-то?»

«О деньгах».

Он с минуту поразмышлял. «Ладно, хорошо. Но я не хочу, чтобы ты пялился на меня, пока я буду с ней разговаривать».

Я сказал, что подожду в коридоре. Беседа продлилась недолго, если учесть, что они не общались несколько десятилетий. Когда через пару минут я просунул в дверь голову, папа уже отложил трубку в сторону.

«Ну как?» — с улыбкой спросил я.

«Похоже, что в конце концов она все же богатая женщина, — без всякого выражения проговорил он. — Не то чтобы это принесло ей теперь большую пользу, бедняжке».

«Это позволит ей поселиться в самом лучшем интернате из имеющихся», — не согласился я.

«Ну да, полагаю, так». Его взгляд сделался задумчивым и отсутствующим. Я понял, что новость Урсулы возродила в нем надежду унаследовать состояние. До уныния эгоистичная реакция, но если она притупит остроту его огорчения в связи с пребыванием на Гавайях, я жаловаться не стану.

«Надеюсь, Урсула была рада услышать наконец твой голос», — отвлек я папу.

Он пожал плечами. «Так она сказала. Грозилась нанять санитарную машину, чтобы приехать сюда повидаться со мной».

«Ну что ж, может дойти и до этого, — согласился я. — Вы недолго говорили по телефону».

«Да, — ответил он. — Для меня всегда чем меньше было Урсулы, тем лучше».

Уже перед самым моим уходом Урсула мечтательно произнесла: «Вот было бы здорово, правда, если бы мы с тобой и с Джеком могли бы завалиться куда-нибудь сегодня вечером и покутить? Ты должен отпраздновать это за нас, Бернард. Поужинай в каком-нибудь шикарном месте».

«Что, прямо так, в одиночку?» — спросил я.

«А тебе некого пригласить?»

Я тут же подумал об Иоланде Миллер. Будет возможность отплатить ей за гостеприимство, но поскольку я не рассказал Урсуле про мой воскресный ужин, то не мог взять и назвать это имя теперь, не вызвав удивления и нежелательного любопытства. «Я всегда могу пригласить Софи Кнопфльмахер», — пошутил я.

«Только попробуй! — воскликнула Урсула. Когда же она поняла, что я ее дразню, черты ее лица разгладились. — Я скажу тебе, что ты можешь сделать, Бернард, — именно это я бы сделала сегодня вечером, если бы могла. Пойди в „Моану“ выпить коктейль с шампанским. Это самый старый отель в Вайкики — и самый красивый. Ты, должно быть, видел его на Калакауа, там, где она вливается в Каиолани. Его недавно отреставрировали, он был в страшно запущенном состоянии. Позади него, во внутреннем дворике, обращенном к океану, растет огромный старый баньян, там можно посидеть и выпить. Оттуда на материк передавали в свое время популярную радиопрограмму „Говорят Гавайи“. Я часто слушала ее, когда приехала в Америку. Сходи туда за меня сегодня вечером. Расскажешь завтра, как все было».

Я пообещал, что так и сделаю. Сейчас 4:30 дня. Если я собираюсь пригласить Иоланду Миллер, то нужно поторопиться.

Среда, 16-е

Сегодняшний день был чуть менее безумным, чем предыдущий. Я договорился, чтобы Урсулу перевезли в Макаи-мэнор в пятницу, что не вызовет трудностей, «учитывая удовлетворительные финансовые гарантии». Съездил туда, чтобы наполнить необходимые документы («наполнить» — я быстро постигаю американский английский), и привез назад брошюру — показать Урсуле. Еще я привез в больницу свежую смену белья, которую она просила. Должен сказать, что эта задача оказалась непривычной и несколько щекотливой — шарить в комоде, стоящем в её спальне, в поисках интимных принадлежностей женского гардероба, рассматривать, определяя их назначение, щупать тонкие ткани, чтобы отличить шелк от нейлона; но, с другой стороны, вся эта экспедиция на Гавайи с самого начала ввергла меня в пучину неведомых дотоле ощущений.

На дне одного из ящиков я нашел незаклеенный, без всяких пометок конверт и, подумав, что в нем может оказаться еще один забытый сертификат акций или другое подобное сокровище, заглянул внутрь. Однако там лежала всего лишь старая фотография, пожелтевший снимок, который когда-то был разорван почти пополам, а потом склеен скотчем. На нем были запечатлены трое детей — девочка лет семи и два мальчика постарше, лет тринадцати и пятнадцати. Девочка и младший мальчик сидели на поваленном дереве посреди поля и, прищурившись, смотрели в объектив, а старший мальчик стоял позади них в ленивой позе — засунув руки в карманы — и с нахальной ухмылкой. Одеты они были просто и старомодно, все в грубых ботинках на шнурках, хотя, похоже, снимок делали летом. Я сразу же узнал в младшем мальчике папу. У девочки была копна кудряшек и застенчивая улыбка Урсулы, а старший мальчик, вероятно, их брат — возможно Шон: мне показалось, что я узнал беспечную позу утонувшего героя с фотографии на папином буфете.